1 июл в 22:22 
Fans Of The Unknown :
Когда всё завертелось, и в наспех вырытую яму уложили два женских тела, Вадим решил, что, должно быть, спятил. Он не уловил, в какой момент дикая и вывернутая наизнанку логика вдруг стала казаться ему абсолютно нормальной. А сейчас уже было поздно.
У ямы возились Тихий и Краб, чьи оголенные спины блестели от пота в свете луны.
Вадим закурил, сломав пару спичек. Посмотрел на густое звездное небо и подумал ещё о том, что психи обычно не осознают, что они психи. У них-то всё нормально, это здоровые страдают. А он если и страдал, то только от невыносимой южной жары.
Наверное, она и стала катализатором случившегося. Давящая, ослепляющая, высушивающая. Если бы не жара, Краба не ударило бы током, и он не стал бы видеть богов. Вадим не выпил бы слишком много водки без закуски, потому что горячий шашлык не лез в горло. И они бы все не решили, что спрятать тела среди поля с подсолнухами – лучшая в мире идея.
Именно так.
Девушки, лежавшие в яме, будто бы обнимали друг друга. Вадим разглядывал маленькие оленьи рожки, торчащие сквозь спутанные грязно-белые волосы на голове у одной. И ещё перепонки между пальцев на руках у другой. Нащупал пальцами крестик, болтающимся на груди. Он его обычно даже не замечал, а тут – вцепился сквозь ткань футболки. И ещё вспомнил икающий смех Краба: «Ибо вырастет из нас вера, как росток из земли!»
– Помогать будешь? – пропыхтел сейчас Краб. Его лопатки на костлявой спине ходили ходуном. – Ради вас стараюсь, между прочим.
Зажав сигарету в уголке губ, Вадим взялся за лопату, ссыпал комья сухой пыльной земли на рваные губы, прикрытые веки, сломанные и вывернутые носы.
Одна из девушек открыла глаза. Краб размахнулся и что есть силы ударил плашмя лопатой по её лицу. Глухо хрустнула кость.
– Я же говорил, – сказал Краб, глядя почему-то на Вадима. – Живучие, суки. Но им прорасти надо и всё такое. А потом воздастся всякому.
2021
Добрыня вёл языком по внутренней стороне Полининого бедра, поднимаясь от коленки и выше, когда пришло сообщение.
Если бы телефон лежал на тумбочке, Добрыня не обратил бы внимания, но, как назло, экран засветился чуть ли не перед глазами.
«Папа умер»
Полина застонала и, почувствовав видимо, что Добрыня притормозил, вцепилась пальцами ему в волосы, стала направлять куда нужно.
Добрыня познакомился с Полей три часа назад в клубе. Ему всегда удавалось склеить девушек быстро, без напряга. Складывались природное обаяние, наглость и деньги. Кто устоит от такого?
Поля тоже не устояла.
Для этого дела у него была шикарная двухуровневая квартира на Чернышевской, алкоголь, три вида презервативов (пачка со вкусом клубники и несколько штук long time, на всякий случай), плейлист от тошнотворного Моргенштерна до удобоваримого Боно. Что могло пойти не так?
«Папа умер»
– Твою мать.
Желание пропало мгновенно. Добрыня сгрёб телефон, сел на краю кровати, пробежал взглядом по сообщениям, которые сыпались одно за другим от мамы.
Три часа назад, в бассейне. Сердечный приступ. Плыл по средней дорожке, начал тонуть. Вытащили. Пытались сделать массаж сердца. Потом реанимация. Не спасли.
Поля прислонилась сзади. Добрыня чувствовал её горячее дыхание, и ещё запах – пот, вперемешку с какими-то тонкими дорогими духами.
– Какой ужас, – пробормотала она. Прочитала.
– Мне нужно будет ехать, – шевельнул плечом Добрыня. – Извини.
– Я понимаю, конечно.
Он нервно и торопливо оделся, пытаясь сквозь алкогольный дурман собрать в кучу мысли.
– Можешь переночевать здесь, если хочешь. Еды полно, виски, вино, самокрутки, – Добрыня запнулся. – Могу подъехать завтра, если хочешь.
Поля коротко кивнула.
– Ты его, должно быть, сильно любил.
– Ненавидел больше всех в жизни, – ответил Добрыня. – Спешу станцевать на могиле.
Он действительно много лет представлял, как станцует на могиле отца. Почему-то думалось, что на улице морозный февраль, снега немного, и на кладбище среди маленьких голых деревьев чернеют земляные холмики с покосившимися крестами. Где-то есть оградки или скамейки. Но у отца оградки не будет, как и памятника. И вот Добрыня заберется на холмик, воткнет наушники в уши, врубит медляк и станцует, вверчивая каблуками свежие комья земли.
Мечты, правда, не совпали с реальностью. Папа умер в конце лета, а хоронить его повезли из Питера на юг, в родной городок в семидесяти километрах от Ростова.
На похороны Добрыня не поехал. Он отпросился с работы (сделать это было не сложно, поскольку фирма принадлежала отцу, и все были в курсе, что случилось) и несколько часов закидывал в себя шоты в любимом баре на Арсенальной набережной.
Когда в голове стало пусто до звона, сообразил вдруг, что сидит за столиком не один. Напротив примостилась женщина лет сорока, вполне годившаяся ему в матери, с лёгкой сединой среди густых каштановых волос и с большими красивыми глазами. Сам же Добрыня что-то ей говорил, торопливо и сбивчиво.
–… запихнул меня в эту школу в Англии зачем-то. Я не спрашивал, понимаешь. Мне нравилось в Ростове. Там пацаны мои, друзья, Жека, Валерик. Я там в девчонку влюбился впервые, мы с ней сосались на стройке. И что в итоге? Мне шестнадцать, а батя говорит – едешь в Англию, надо получать образование. Потому что это добро, которое он делает мне. Никогда не спрашивал, чего я хочу, как мне будет лучше. Всегда считал, что знает. Не терпел возражений. Пёр танком, будто хотел вложить в меня максимум.
– Многие на твоем месте молились бы на такого отца.
Перед женщиной стоял бокал с тёмным пивом. Добрыня не заметил, пила ли она вообще. Но тонкие пальцы с тонкими же золотыми колечками на каждом обвивали запотевший стакан, оставляя на нём следы.
– В этом-то и проблема, – отвечал Добрыня, которому захотелось рассказать ей как можно больше. – Он упёрся. Говорил, что только он знает, как мне будет лучше, Моя жизнь – это его жизнь, типа того. Надо торопиться, чтобы её прожить.
– Это он сделал? ‒ женщина протянула руку и кончиком пальца дотронулась Добрыне между бровей.
Он вспомнил, что там был шрам – небольшая красная точка.
– Нет, это ещё в детстве я напоролся на карандаш. Отец меня никогда не трогал. Физически. Только давил морально. Как будто у него никогда не хватало времени на жизнь.
Добрыня шевельнул плечом.
– Я пытался пару раз сбежать, представляешь? А у него связи, он же большой человек. Найдёт, вернёт… В какой-то момент я поплыл по течению.
– Деньги. Власть. Влияние. Хорошо плыть по течению, когда всё в жизни складывается великолепно!
– Даже если и так, – пробормотал Добрыня, внезапно разозлившись. – Я имел полное право его ненавидеть. Он вмешивался во всё, что я делаю. Всё, что у меня есть – это его жизнь.
– Конечно, конечно. – Женщина положила ладонь на ладонь Добрыни. – Говоришь, тут недалеко у тебя квартира? Прогуляемся?
Он почему-то мгновенно возбудился.
– Ты знала моего отца?
– Немного. Встречались давным-давно. Можем обсудить с глазу на глаз, хочешь?
– Поехали, – сказал Добрыня коротко.
1997
Жара навалилась в начале июля и не спадала почти месяц.
Люди жаловались, что земля просохла на метр вглубь, не спасали поливы, а на небе уже давно не было ни единого облака. Как будто случился апокалипсис, который никто не ждал.
Коля Крабов, по кличке Краб, маялся от жары ужасно и где-то в первых числах августа решил установить дома кондиционер. Штука эта стоила дорого, а установка – ещё дороже, поэтому Краб пошёл по пути экономии и занялся монтажом сам.
На каком-то этапе всё пошло не по плану. То ли отвёртка соскользнула, то ли опыта не хватило, но в тот момент, когда Краб, стоя на лестнице, ковырялся с проводами, его долбануло током. Тапочки улетели в траву, Краб кувыркнулся с лестницы и распластался на иссушенной потрескавшейся земле. Лежал он так минут двадцать, и за это время словил самое настоящее видение.
Открылось ему, что с высот прозрачного голубого неба на него смотрит бог. Не с большой буквы, не Всевышний, а маленький, локальный такой божок. Он управлял погодой, и поскольку люди забыли принести ему в жертву дары, бог гневался, разгонял облака, не подпускал тучи и заставлял солнце высушивать землю. А всего-то нужно было собрать корзину овощей и фруктов и отнести куда следует. Бог был не из злых, просто расстроился.
И еще понял Краб, что таких богов полно, просто никто на них не обращает внимания. Когда-то давно богов вытеснили с этой земли, а они хотели вернуться и забрать своё.
У них был план. Хороший план. Неторопливый, как вечная жизнь.
Краб очнулся с мыслью о несправедливости. Так и сел возле опрокинутой лестницы, с тремором рук и дергающимся веком. Понял, что, во-первых, богов надо уважать, во-вторых, найти, а в-третьих, использовать.
Наспех умылся, оделся и бросился к друзьям – Вадиму и Сашке Тихонову, по кличке Тихий.
Все трое барыжили ворованным. Бизнес был нехитрый, но прибыльный. К ним стекались мелкие воры и наркоманы с районов, предлагали купить «добычу» - то, что удалось стащить из магазинов и квартир, с лотков, из карманов и сумочек. На точке принимали вообще всё, от бижутерии до видеомагнитофонов, от собрания сочинений Ленина до старых дисковых телефонов. Троица выкупала ворованное, приводила в порядок и распределяла по своим торговым лоткам, которых насчитывалось в городе пять штук, по количеству базаров.
Тихий умел торговаться. Краб выступал оценщиком. А Вадим был из ментов, контуженный товарищ, поэтому одного его присутствия было достаточно, чтобы наркоши и воры не думали чего.
Точка, где принимали и оценивали товар, находилась на Совхозном рынке, если пройти за рыбные и мясные прилавки, мимо лотка с шаурмой и сразу за старым кирпичным туалетом, вокруг которого витал аромат нечистот. Был это крохотный ларёк со стеклянным окошком, увешанный снаружи выцветшими плакатами из «Видеомагазина» и «Спид-Инфо».
Краб ворвался внутрь, плюхнулся на стул и сразу стал вещать. Вадима и Тихого давно не удивляло поведение Краба. Всё лето он мог ходить только в шортах и тапочках, радуя окружающих костлявым телом и выцветшими наколками, густо покрывающими руки, спину и грудь. Иногда Краб, наоборот, одевался прилично, в костюм – обычно для того, чтобы сходить на свидание – но выглядел ещё более странно и нелепо, будто интеллигент из старых фильмов со Смоктуновским.
Начитавшись заметок в журналах или насмотревшись телевизора, Краб то ударялся в религию, то мчался на войну, то хотел бросить всё и уехать в Америку. Последним его увлечением было гадание, плотно смешавшееся с поиском настоящих деревенских ведьм.
Сейчас в речах Краба тоже не было ничего странного. Он как будто сильно напился: бормотал про богов, которые ходят рядом, про видение, высохшую землю, про забытые обряды и мать плодородия. Собирался прямо сейчас идти в библиотеку и искать книги про древние славянские мифы. А под конец попросил холодной водки и маринованных огурцов.
Вадим с Тихим сегодня клиентов не ждали, поэтому водка была под рукой. В тесном ларьке при сорокаградусной жаре они налили по стопке и разом выпили. На круглом лакированном столике стояла пластиковые тарелочки с шашлыком. Лука и кетчупа там было больше, чем мяса, но это никого не останавливало. Вспотевший грузный Вадик пожаловался, что от жары в горло ничего, кроме водки, не лезет, и выпил ещё.
– Так кого ты там видел? – переспросил Тихий, разливая по стопкам. Он был самый умный среди них, отучился четыре курса на журфаке, прежде чем вылетел за прогулы, пьянство и избиение студентов.
– Бог плодородия что ли! – развел руками Краб. – Типа верховный, но какой-то мелкий. Обижается на нас, говорит, что скоро время убирать урожай, а мы никаких даров ему не принесли. Типа, он не может погоду вечно сдерживать, но мелкую пакость устроил. Говорит, типа, каждое лето будет жарче и суше, пока мы о нём не вспомним.
– Кто это «мы»? – спросил Вадик. Третья стопка была осушена в секунду.
– Люди.
– Все? А если кто-то ничего не сажает. Вот у меня огорода, например, нет. Только фруктовый сад, персики, там, черешня. А в земле ковыряться не надо.
– Люди, которые сеют и собирают, – кашлянул Краб. – Не важно. Понимаете, о чём я? Там над нами мелкий бог, который может управлять погодой! И я с ним разговаривал! Представьте, если мы с ним договоримся, и он будет специально для нас вызывать дождь. Или засуху. Или тучи нагонять, если слишком жарко.
Тихий разлил по стопкам остатки, достал вторую бутылку.
– Так ты попроси сейчас. – Сказал он. – А то дохнем от жары.
– Моей рожать через три недели. А с такой погодой она, похоже, хоть завтра уже стартует. Сил нет. – Сказал Вадим.
– Как я его попрошу?
– Ну, хочешь мы тебе ещё раз током долбанём.
Краб качнул головой, задумавшись на несколько секунд. Потом произнес негромко:
– Нет, мужики. Так не работает. У них есть план. А я думаю, что можно договориться. Бизнес замутим совместный, а? Мы им поможем вернуться, они нам – плюшки разные. Всё же лучше, чем в этом обдристанном ларьке сидеть. Так мы в люди не выбьемся.
Вадим опрокинул четвертую стопку.
– Ты погляди на него. В люди собрался выбиваться, – сказал он. – Чем тебя не устраивает сейчас? Ещё и ларёк оскорбляешь. Мы его, это самое, выкупили, если ты забыл. Тут можно кирпичный магазин отгрохать. Всё для дома.
– В столицу хочу, – отчеканил Краб. У него всегда что ни мечта, так глобальная. – Трешку на Кутузовском, «Мерседес» и мигалку.
– И для этого нужны боги?
– Для этого нужен шанс! И я его использую, мужики.
Краб отказался от предложенной стопки, что было для него большой редкостью, и вышел из душного полутемного ларька на улицу.
Жара сдавливала голову, в висках колотило, а майка прилипла к спине. В плотном воздухе плавали запахи пережареного мяса, протухших овощей, человеческого пота. Краб двинулся сквозь них, выискивая и вынюхивая что-то совсем другое.
Через несколько часов на краю города он нашёл тех, кого искал.
2021
Женщина набросилась на Добрыню со страстью и жадностью восемнадцатилетней.
Она стащила его худи через голову, расстегнула ремень, опустила брюки и трусы до колен. Руки умело поглаживали его член, пока холодные влажные губы скользили по шее, по груди, опускались ниже.
Добрыня прикрыл глаза, опираясь руками о край стола. Под веками мельтешили многочисленные образы девушек, с которыми он переспал за последние месяцы. Когда у тебя нескончаемое количество денег, квартира в элитном районе и знакомства, найти легкодоступную девушку не проблема. Не каждая делала минет на первом свидании, но каждая раздвигала ноги через пару дней после знакомства. Их лица Добрыня не запоминал, но хранил движения, стоны, позы, изгибы тел – как трофеи. Они помогали ему расслабиться.
– Ты готов? – спросила женщина негромко.
– К чему?
Что-то коснулось его члена. Очень холодное. Добрыня посмотрел вниз и увидел в руке у женщины серп. Настоящий изогнутый серп с мелкими-мелкими зубцами вдоль внутреннего острого края.
Одной рукой женщина крепко схватила Добрыню за яички, а второй провела серпом у основания члена, разрезая кожу, отделяя плоть. Резкая боль ударила в голову, заставила Добрыню заорать, но он тут же подавился слюной, захрипел. Ноги подкосились. Женщина же несколькими резкими движениями отделила член окончательно, и он плюхнулся в ладонь вместе с мошонкой. Кровь заливала ламинат, лицо женщины, её обнаженную шею и одежды.
– Вот так, хорошо, милый, – проворковала женщина. ‒ Окропим посевы.
Пятки Добрыни заскользили, он завалился вперед, но женщина придержала его.
– Рано, милый. Тише, тише.
Кончик серпа вошёл в мякоть над лобком и неторопливо поднялся вверх, разрезая живот. Добрыня ощутил, как внутри него шевелится что-то, просится наружу. Он представил, как вываливаются внутренности. В ноздри ударил смрад, от которого сдавило горло.
От невыносимой боли Добрыня не мог соображать. Он трепетал, насаженный на серп, будто рыба на крючок.
Женщина сказала:
– Неплохое подношение, но я видела и побольше.
Она отбросила вялый окровавленный член в сторону и резко вытащил серп. С лезвия капала кровь.
Добрыня упал на спину, ударившись затылком, и перед глазами вспыхнули пятна темноты.
Почудилось, что он лежит среди подсолнухов или кукурузы – толстые зеленые с желтыми прожилками стебли тянулись к небу, загораживая солнце. Земля была сухая, потрескавшаяся, и кровь, бьющая из его вспоротого живота, впитывалась мгновенно, не оставляя следов. Серая пыль забилась в ноздри, в веки, прилипла к вспотевшей коже.
Где-то пели нестройные женские голоса. Красиво пели. Неторопливо. От этих звуков Добрыне стало спокойнее. Как будто сердце меньше колотилось. Или уже не колотилось вовсе.
Над ним склонилась женщина с серпом. На окровавленном лице расцвела белозубая улыбка. Кончики каштановых волос касались его лица.
– Пойдём, милый, – сказала она, протягивая руку.
– Куда? – вместе со словами между губ выбилась струйка пыли. Добрыня почувствовал привкус сухой земли.
– Как куда? Девочек моих пора навестить.
Добрыня взялся за протянутую ладонь, и женщина легко выдернула его из морока обратно в его квартиру. Вот только сердце действительно больше не билось.
Он чувствовал себя тряпичной куклой, которую прислонили к стене. Оставалось глазеть на женщину, которая носовым платком старательно вытирала лезвие серпа.
– Значит, слушай, милый, – произнесла она. – Сейчас будет ещё немножечко больно, потерпи, хорошо? Потом станет легче. Смерть всегда приносит успокоение.
Женщина приблизилась, несколько раз поскользнувшись в крови. На шее у нее болтался медальон в форме шляпки подсолнуха. Добрыня вспомнил, что видел его раньше у отца. Медальон лежал у него на рабочем столе в кабинете.
Додумать не успел, потому что женщина прислонила кончик серпа к шраму между бровей и с силой надавила, проламывая череп.
1997
Жара сводила Вадима с ума, и он напился безбожно, по-свински. Идея была в том, чтобы свалиться на диванчике в ларьке и не просыпаться до утра. Домой идти не хотелось, там беременная Валька закатывала истерики по любому поводу. То клубники ей принеси, то борщ приготовь, то ступни помассируй. Он ей кто, нянька? Фигушки. Вадим глава семьи, деньги зарабатывает, между прочим. Не нанимался бегать за женой, как за ангелочком.
Скорей бы родила уже…
Уснуть, однако, не получилось. Едва сомкнул веки, как в ларёк вошёл Тихий.
– Слышь, Краб там кого-то нашел, – сообщил он, наливая остатки водки в рюмку и опрокидывая рюмку в себя. – Надо съездить, разобраться.
– Смысл? – буркнул разомлевший от жары и алкоголя Вадим.
– Чтоб херни не натворил. Он же дурачок. А если менты примут? Оно нам нужно?
Тихий дело говорил, шарил. Вадим позволил себе еще несколько секунд полежать, потом вздохнул и отправился вместе с Тихим в удушливую жару.
До хаты Краба нужно было проехаться на трамвае минут тридцать. Перед поездкой Вадим прикупил ещё бутылочку и как мог скрасил путь. Вытаскивать Краба из передряг ему уже порядком надоело. Ценность щуплого барыги стремительно падала с каждым его косяком. Скоро проще будет найти замену, чем вытаскивать Краба из передряг.
Об этом Вадим и толковал с Тихим, пока ехали. Тихий кивал, но иногда вставлял аргументы в пользу Краба. Как минимум, Краб отлично договаривался с рыночной «крышей» и умел оценивать предметы, как боженька.
– Потерпи, жара пройдет, и голова у него тоже пройдёт, – вещал Тихий, звякая стопкой на глазах у печального кондуктора.
Когда подошли к дому Краба, начало вечереть. Сухой и жаркий воздух уже не так сильно обжигал лёгкие. Часа через два должна была прийти спасительная прохлада. Вадим не надеялся до неё дожить.
Калитка оказалась распахнута, слева от крыльца на земле валялась лестница, а над окном навис короб кондиционера, кое-как закрепленный на двух металлических распорках. Краб снова чего-то делал и не доделал. Это было в его духе.
– Краб, ты где вообще? – крикнул Вадим, поднимаясь на крыльцо и открывая дверь.
Сени пустовали. В комнатах тоже никого не было, только кружилась встревоженная пыль в вечерней серости. Зато на кухне Тихий обнаружил спуск в подвал. Обеденный стол и шкаф были сдвинуты, табуретки разбросаны, у окна лежал двухсотлитровый газовый баллон. Скомканные половики выглядели так, будто по ним специально елозили ногами много раз.
Тихий присел на корточки перед чёрный провалом в подвал, спросил:
– Краб? Ты живой?
– Мужики! – раздался из подвала плавающий шепот Краба. – Мужики, спускайтесь. Как хорошо. Живее сюда.
В темноту уходила деревянная лестница. Она начала поскрипывать, едва Вадим опустил ноги. На нескольких перекладинах багровели размытые пятна, как будто это была кровь, но не разобрать в полумраке.
Внизу горел слабый жёлтый свет, исходящий от единственной лампочки, болтающейся на шнуре. Вадим осмотрелся. Подвал был небольшого размера, с рыхлым земляным полом. Прохлада проникала сквозь тонкие подошвы ботинок и приятно касалась стоп. Вдоль стен стояли деревянные стеллажи, на которых когда-то давно складывали банки с закрутками и овощи на зиму. После развода и нескольких лет, проведенных за решеткой, Краб не занимался хозяйством, поэтому стеллажи давно пустовали и покрывались пылью.
Сам Краб стоял чуть в тени. Он был обнажён по пояс, одет в старые шорты до колен, босой. Блики света скользили по его вспотевшей коже и грязному лицу. Первое, на что Вадим обратил внимание, были выпученные Крабьи глаза. Сумасшедший взгляд ползал от Вадика к Тихому. Краб криво улыбался.
– Мужики, это нечто! – заговорил он негромко. – Я нашел их! Нашел богово отродье. Мелких этих. Смотрите!
Он ткнул костлявой рукой куда-то в угол. Сначала Вадим ничего не увидел, но потом темнота приобрела чёткость, и возле пустующего стеллажа проступили силуэты. Они сидели, скрюченные, прислонившись друг к другу, опустившие головы и переплетенные конечностями между собой.
– Твою ж налево, – пробормотал Тихий. – Краб, блядь, ты нас тут в уголовку надумал втянуть?
Краб непонимающе вращал глазами.
– Мужики! – повторил он. – Какая уголовка? Это не люди. Это потустороннее что-то. Я их теперь вижу! Я могу отличать, сечёте? Это у вас зрение как у новорожденных котят, а я иначе теперь вижу! Сейчас покажу, секунду, секундочку.
Краб пошарил где-то среди полок и вытащил старую керосиновую лампу с пузатыми боками и узким тонким горлышком. Чиркнул спичкой, поджигая фитиль. После чего подошёл к силуэтам и осветил их.
Вадим различил спутанные длинные волосы, худые женские тела – выпуклости позвонков под натянутой кожей, острые лопатки, тонкие руки. Это были две девушки, лет по двадцать каждой. Сидели, будто обнявшись, поджав под себя ноги. На самом деле запястья, локти и лодыжки были у них крепко перемотаны веревками. А ещё через пару секунд Вадим увидел царапины, кровоподтеки, содранную кожу, грязь на коленках и бёдрах и кровь в волосах.
Краб чокнулся.
– Надо валить, – буркнул Вадим, отступая к лестнице. – Я этого не видел, в этом не замешан. Блядь, у меня жена скоро рожает, бизнес, я не собираюсь уходить этапом на пятнашку из-за этого дебила.
– Постой, брат! – хихикнул Краб, раскачивая керосинку в дрожащей руке. Тени забегали по кирпичным стенам подвала. – Говорю же, это не люди. Нет такого в законодательстве, чтобы сажали за гибель богов. Ты погляди!
Свободной рукой он собрал волосы одной из девушек в кулак и с силой опрокинул голову кверху. Вадим непроизвольно сматерился. Лицо у девушки было худое и бледное. На скулах и под левым глазом темнели синяки, губы потрескались. Глаза прикрыты. А из лба торчали два рога. Они были небольшие, но разветвленные, как у лосей. И они совершенно точно росли, а не были приделаны каким-нибудь хитроумным способом.
Тихий подошёл, дотронулся до одного из рогов пальцами. Веки девушки затрепетали, она открыла глаза и резко подалась вперед, распахивая рот. Тихий отпрянул. Звонко клацнули зубы – если бы Краб не дёрнул за волосы, то девушка оставила бы Тихого без пальцев.
– Осторожнее с ними! – засмеялся Краб.
Вадиму стало ещё больше не по себе.
– Где ты их нашёл? – спросил он.
– Где нашел, уже нету, – ответил Краб. – Прикиньте, это рожаницы. Мелкие боги. Плетут судьбы новорожденных в обмен на подношения во время уборки урожаев. Вылезают из своего мирка, забирают жертвоприношения, колдуют и сваливают обратно.
– Откуда ты это узнал?
Краб постучал себя по лбу согнутым пальцем.
– Говорю же, я теперь со способностями. Посмотрите на руки второй твари.
Вадим осмотрел ладони второй девушки, крепко облепившие её же грязные бёдра. Между пальцев чётко проглядывались зеленоватые перепонки, как у лягушек.
– Что за чертовщина? – пробормотал Тихий. Он выглядел не испуганным, а заинтересованным.
– Одна из них – олицетворение лося. Вторая – лягушки, – объяснил Краб, продолжая посмеиваться. – Так древние представляли рожаниц, плетущих судьбы. Я их так и нашел, среди полей, в позе рожающих. Представляете, лежали на земле, раскинув руки и ноги, подставив лица солнцу. Вот так голышом! Рожали новых богов, стало быть.
Вадим подумал, что сейчас было бы разумнее всего выбраться из подвала и больше не возвращаться. Забыть к чертям происходящее, пусть Краб сам выкручивается. Но здесь было прохладно, а наверху – дикая жара, давящая на мозги. А ещё почему-то захотелось посмотреть, чем же закончится эта история. Безумная они или всамделишняя?
Достал недопитую бутылку водки. Спросил:
– А они разговаривать-то умеют?
– Я не проверял, – ответил Краб. – Да и суть не в этом. Я о другом хотел поговорить.
Он намотал волосы очнувшейся девушки на деревянную перегородку стеллажа и подошёл к Вадиму. Отпил из горлышка, сощурившись от удовольствия.
– Эти твари плетут судьбы новорожденных детей, – сказал он после паузы. – Можно использовать. Сечёшь? Для тебя и твоего ребенка. Иначе зачем боги нужны?
– Не понял, – сказал Вадим.
Девушка несколько раз клацнула зубами. Краб выпил ещё раз и расшифровал свою мысль:
– Они могут сплести судьбы для ваших детей. Такие, как захотите. Ну, чем не бизнес. Обкатать надо. Попробуем?
Тут до Вадима и дошло.
2021
Добрыня вышел из самолета под жаркое южное солнце.
Женщина держала его под локоть, не давая упасть, и шептала:
– Левую ногу, милый. Так. Теперь правую. Идём неторопливо. Молодец. Хороший мальчик.
Тело будто набили сухой землей. Серая пыль проступала сквозь поры вместо пота. Солнце слепило глаза, но и слёз не было – вместо них тоже сочилась пыль, срывающаяся с век и уносимая ветром. Мысли путались, рвались, не давали сосредоточиться. Добрыня шёл, опустив голову, и чувствовал только крепкую хватку тонких женских пальцев. Ему казалось, что он одновременно лежит на земле среди подсолнухов и шагает к выходу из аэропорта.
В самолёте было то же самое. Стюардессы разносили напитки и предлагали леденцы. Женщина надела медицинскую маску, тихо посмеиваясь над абсурдностью ситуации. Никто из окружающих не замечал странностей. Добрыне же казалось, что он прислонился затылком не к кожаному креслу, а к жарким камням.
– Адрес, милый, – шепнула женщина на ухо, когда остановились у такси.
В её голосе он услышал звук мелких зубцов на серпе, вгрызающихся в кожу черепа. Вздрогнул. Выдал нужный адрес, как кассовый аппарат выдает распечатанный чек.
Ехали недолго. Добрыня пялился на улицу, разукрашенную в яркое и желтое. Дороги, дома, вывески, магазины – всё иссохло под лучами июльского солнца. Люди были загоревшие до шоколадного цвета, одевались по минимуму и старались прятаться в тени.
– Вы меня убьёте? – выдавил Добрыня. Вместе с голосом из горла вылетело облачко серой пыли.
– Странный вопрос, милый, – ответила женщина, поглаживая его по скрюченным пальцам. – Ты уже мёртв, просто ещё не настало время лечь в землю.
– Кто вы такая?
Она шевельнула плечом. Ответила коротко:
– Тебе незачем.
Такси притормозило в частном секторе, около высокого кирпичного забора, за которым проглядывал уголок черепичной крыши. Добрыня сощурился от яркого солнца. Женщина взяла его под локоть, подвела к калитке.
Fans Of The Unknown : Александр Матюхин «Новый Род». Часть1
Когда всё завертелось, и в наспех вырытую яму уложили два женских тела, Вадим решил, что, должно быть, спятил. Он не уловил, в какой момент дикая и вывернутая наизнанку логика вдруг стала казаться ему абсолютно нормальной. А сейчас уже было поздно.
У ямы возились Тихий и Краб, чьи оголенные спины блестели от пота в свете луны.
Вадим закурил, сломав пару спичек. Посмотрел на густое звездное небо и подумал ещё о том, что психи обычно не осознают, что они психи. У них-то всё нормально, это здоровые страдают. А он если и страдал, то только от невыносимой южной жары.
Наверное, она и стала катализатором случившегося. Давящая, ослепляющая, высушивающая. Если бы не жара, Краба не ударило бы током, и он не стал бы видеть богов. Вадим не выпил бы слишком много водки без закуски, потому что горячий шашлык не лез в горло. И они бы все не решили, что спрятать тела среди поля с подсолнухами – лучшая в мире идея.
Именно так.
Девушки, лежавшие в яме, будто бы обнимали друг друга. Вадим разглядывал маленькие оленьи рожки, торчащие сквозь спутанные грязно-белые волосы на голове у одной. И ещё перепонки между пальцев на руках у другой. Нащупал пальцами крестик, болтающимся на груди. Он его обычно даже не замечал, а тут – вцепился сквозь ткань футболки. И ещё вспомнил икающий смех Краба: «Ибо вырастет из нас вера, как росток из земли!»
– Помогать будешь? – пропыхтел сейчас Краб. Его лопатки на костлявой спине ходили ходуном. – Ради вас стараюсь, между прочим.
Зажав сигарету в уголке губ, Вадим взялся за лопату, ссыпал комья сухой пыльной земли на рваные губы, прикрытые веки, сломанные и вывернутые носы.
Одна из девушек открыла глаза. Краб размахнулся и что есть силы ударил плашмя лопатой по её лицу. Глухо хрустнула кость.
– Я же говорил, – сказал Краб, глядя почему-то на Вадима. – Живучие, суки. Но им прорасти надо и всё такое. А потом воздастся всякому.
2021
Добрыня вёл языком по внутренней стороне Полининого бедра, поднимаясь от коленки и выше, когда пришло сообщение.
Если бы телефон лежал на тумбочке, Добрыня не обратил бы внимания, но, как назло, экран засветился чуть ли не перед глазами.
«Папа умер»
Полина застонала и, почувствовав видимо, что Добрыня притормозил, вцепилась пальцами ему в волосы, стала направлять куда нужно.
Добрыня познакомился с Полей три часа назад в клубе. Ему всегда удавалось склеить девушек быстро, без напряга. Складывались природное обаяние, наглость и деньги. Кто устоит от такого?
Поля тоже не устояла.
Для этого дела у него была шикарная двухуровневая квартира на Чернышевской, алкоголь, три вида презервативов (пачка со вкусом клубники и несколько штук long time, на всякий случай), плейлист от тошнотворного Моргенштерна до удобоваримого Боно. Что могло пойти не так?
«Папа умер»
– Твою мать.
Желание пропало мгновенно. Добрыня сгрёб телефон, сел на краю кровати, пробежал взглядом по сообщениям, которые сыпались одно за другим от мамы.
Три часа назад, в бассейне. Сердечный приступ. Плыл по средней дорожке, начал тонуть. Вытащили. Пытались сделать массаж сердца. Потом реанимация. Не спасли.
Поля прислонилась сзади. Добрыня чувствовал её горячее дыхание, и ещё запах – пот, вперемешку с какими-то тонкими дорогими духами.
– Какой ужас, – пробормотала она. Прочитала.
– Мне нужно будет ехать, – шевельнул плечом Добрыня. – Извини.
– Я понимаю, конечно.
Он нервно и торопливо оделся, пытаясь сквозь алкогольный дурман собрать в кучу мысли.
– Можешь переночевать здесь, если хочешь. Еды полно, виски, вино, самокрутки, – Добрыня запнулся. – Могу подъехать завтра, если хочешь.
Поля коротко кивнула.
– Ты его, должно быть, сильно любил.
– Ненавидел больше всех в жизни, – ответил Добрыня. – Спешу станцевать на могиле.
Он действительно много лет представлял, как станцует на могиле отца. Почему-то думалось, что на улице морозный февраль, снега немного, и на кладбище среди маленьких голых деревьев чернеют земляные холмики с покосившимися крестами. Где-то есть оградки или скамейки. Но у отца оградки не будет, как и памятника. И вот Добрыня заберется на холмик, воткнет наушники в уши, врубит медляк и станцует, вверчивая каблуками свежие комья земли.
Мечты, правда, не совпали с реальностью. Папа умер в конце лета, а хоронить его повезли из Питера на юг, в родной городок в семидесяти километрах от Ростова.
На похороны Добрыня не поехал. Он отпросился с работы (сделать это было не сложно, поскольку фирма принадлежала отцу, и все были в курсе, что случилось) и несколько часов закидывал в себя шоты в любимом баре на Арсенальной набережной.
Когда в голове стало пусто до звона, сообразил вдруг, что сидит за столиком не один. Напротив примостилась женщина лет сорока, вполне годившаяся ему в матери, с лёгкой сединой среди густых каштановых волос и с большими красивыми глазами. Сам же Добрыня что-то ей говорил, торопливо и сбивчиво.
–… запихнул меня в эту школу в Англии зачем-то. Я не спрашивал, понимаешь. Мне нравилось в Ростове. Там пацаны мои, друзья, Жека, Валерик. Я там в девчонку влюбился впервые, мы с ней сосались на стройке. И что в итоге? Мне шестнадцать, а батя говорит – едешь в Англию, надо получать образование. Потому что это добро, которое он делает мне. Никогда не спрашивал, чего я хочу, как мне будет лучше. Всегда считал, что знает. Не терпел возражений. Пёр танком, будто хотел вложить в меня максимум.
– Многие на твоем месте молились бы на такого отца.
Перед женщиной стоял бокал с тёмным пивом. Добрыня не заметил, пила ли она вообще. Но тонкие пальцы с тонкими же золотыми колечками на каждом обвивали запотевший стакан, оставляя на нём следы.
– В этом-то и проблема, – отвечал Добрыня, которому захотелось рассказать ей как можно больше. – Он упёрся. Говорил, что только он знает, как мне будет лучше, Моя жизнь – это его жизнь, типа того. Надо торопиться, чтобы её прожить.
– Это он сделал? ‒ женщина протянула руку и кончиком пальца дотронулась Добрыне между бровей.
Он вспомнил, что там был шрам – небольшая красная точка.
– Нет, это ещё в детстве я напоролся на карандаш. Отец меня никогда не трогал. Физически. Только давил морально. Как будто у него никогда не хватало времени на жизнь.
Добрыня шевельнул плечом.
– Я пытался пару раз сбежать, представляешь? А у него связи, он же большой человек. Найдёт, вернёт… В какой-то момент я поплыл по течению.
– Деньги. Власть. Влияние. Хорошо плыть по течению, когда всё в жизни складывается великолепно!
– Даже если и так, – пробормотал Добрыня, внезапно разозлившись. – Я имел полное право его ненавидеть. Он вмешивался во всё, что я делаю. Всё, что у меня есть – это его жизнь.
– Конечно, конечно. – Женщина положила ладонь на ладонь Добрыни. – Говоришь, тут недалеко у тебя квартира? Прогуляемся?
Он почему-то мгновенно возбудился.
– Ты знала моего отца?
– Немного. Встречались давным-давно. Можем обсудить с глазу на глаз, хочешь?
– Поехали, – сказал Добрыня коротко.
1997
Жара навалилась в начале июля и не спадала почти месяц.
Люди жаловались, что земля просохла на метр вглубь, не спасали поливы, а на небе уже давно не было ни единого облака. Как будто случился апокалипсис, который никто не ждал.
Коля Крабов, по кличке Краб, маялся от жары ужасно и где-то в первых числах августа решил установить дома кондиционер. Штука эта стоила дорого, а установка – ещё дороже, поэтому Краб пошёл по пути экономии и занялся монтажом сам.
На каком-то этапе всё пошло не по плану. То ли отвёртка соскользнула, то ли опыта не хватило, но в тот момент, когда Краб, стоя на лестнице, ковырялся с проводами, его долбануло током. Тапочки улетели в траву, Краб кувыркнулся с лестницы и распластался на иссушенной потрескавшейся земле. Лежал он так минут двадцать, и за это время словил самое настоящее видение.
Открылось ему, что с высот прозрачного голубого неба на него смотрит бог. Не с большой буквы, не Всевышний, а маленький, локальный такой божок. Он управлял погодой, и поскольку люди забыли принести ему в жертву дары, бог гневался, разгонял облака, не подпускал тучи и заставлял солнце высушивать землю. А всего-то нужно было собрать корзину овощей и фруктов и отнести куда следует. Бог был не из злых, просто расстроился.
И еще понял Краб, что таких богов полно, просто никто на них не обращает внимания. Когда-то давно богов вытеснили с этой земли, а они хотели вернуться и забрать своё.
У них был план. Хороший план. Неторопливый, как вечная жизнь.
Краб очнулся с мыслью о несправедливости. Так и сел возле опрокинутой лестницы, с тремором рук и дергающимся веком. Понял, что, во-первых, богов надо уважать, во-вторых, найти, а в-третьих, использовать.
Наспех умылся, оделся и бросился к друзьям – Вадиму и Сашке Тихонову, по кличке Тихий.
Все трое барыжили ворованным. Бизнес был нехитрый, но прибыльный. К ним стекались мелкие воры и наркоманы с районов, предлагали купить «добычу» - то, что удалось стащить из магазинов и квартир, с лотков, из карманов и сумочек. На точке принимали вообще всё, от бижутерии до видеомагнитофонов, от собрания сочинений Ленина до старых дисковых телефонов. Троица выкупала ворованное, приводила в порядок и распределяла по своим торговым лоткам, которых насчитывалось в городе пять штук, по количеству базаров.
Тихий умел торговаться. Краб выступал оценщиком. А Вадим был из ментов, контуженный товарищ, поэтому одного его присутствия было достаточно, чтобы наркоши и воры не думали чего.
Точка, где принимали и оценивали товар, находилась на Совхозном рынке, если пройти за рыбные и мясные прилавки, мимо лотка с шаурмой и сразу за старым кирпичным туалетом, вокруг которого витал аромат нечистот. Был это крохотный ларёк со стеклянным окошком, увешанный снаружи выцветшими плакатами из «Видеомагазина» и «Спид-Инфо».
Краб ворвался внутрь, плюхнулся на стул и сразу стал вещать. Вадима и Тихого давно не удивляло поведение Краба. Всё лето он мог ходить только в шортах и тапочках, радуя окружающих костлявым телом и выцветшими наколками, густо покрывающими руки, спину и грудь. Иногда Краб, наоборот, одевался прилично, в костюм – обычно для того, чтобы сходить на свидание – но выглядел ещё более странно и нелепо, будто интеллигент из старых фильмов со Смоктуновским.
Начитавшись заметок в журналах или насмотревшись телевизора, Краб то ударялся в религию, то мчался на войну, то хотел бросить всё и уехать в Америку. Последним его увлечением было гадание, плотно смешавшееся с поиском настоящих деревенских ведьм.
Сейчас в речах Краба тоже не было ничего странного. Он как будто сильно напился: бормотал про богов, которые ходят рядом, про видение, высохшую землю, про забытые обряды и мать плодородия. Собирался прямо сейчас идти в библиотеку и искать книги про древние славянские мифы. А под конец попросил холодной водки и маринованных огурцов.
Вадим с Тихим сегодня клиентов не ждали, поэтому водка была под рукой. В тесном ларьке при сорокаградусной жаре они налили по стопке и разом выпили. На круглом лакированном столике стояла пластиковые тарелочки с шашлыком. Лука и кетчупа там было больше, чем мяса, но это никого не останавливало. Вспотевший грузный Вадик пожаловался, что от жары в горло ничего, кроме водки, не лезет, и выпил ещё.
– Так кого ты там видел? – переспросил Тихий, разливая по стопкам. Он был самый умный среди них, отучился четыре курса на журфаке, прежде чем вылетел за прогулы, пьянство и избиение студентов.
– Бог плодородия что ли! – развел руками Краб. – Типа верховный, но какой-то мелкий. Обижается на нас, говорит, что скоро время убирать урожай, а мы никаких даров ему не принесли. Типа, он не может погоду вечно сдерживать, но мелкую пакость устроил. Говорит, типа, каждое лето будет жарче и суше, пока мы о нём не вспомним.
– Кто это «мы»? – спросил Вадик. Третья стопка была осушена в секунду.
– Люди.
– Все? А если кто-то ничего не сажает. Вот у меня огорода, например, нет. Только фруктовый сад, персики, там, черешня. А в земле ковыряться не надо.
– Люди, которые сеют и собирают, – кашлянул Краб. – Не важно. Понимаете, о чём я? Там над нами мелкий бог, который может управлять погодой! И я с ним разговаривал! Представьте, если мы с ним договоримся, и он будет специально для нас вызывать дождь. Или засуху. Или тучи нагонять, если слишком жарко.
Тихий разлил по стопкам остатки, достал вторую бутылку.
– Так ты попроси сейчас. – Сказал он. – А то дохнем от жары.
– Моей рожать через три недели. А с такой погодой она, похоже, хоть завтра уже стартует. Сил нет. – Сказал Вадим.
– Как я его попрошу?
– Ну, хочешь мы тебе ещё раз током долбанём.
Краб качнул головой, задумавшись на несколько секунд. Потом произнес негромко:
– Нет, мужики. Так не работает. У них есть план. А я думаю, что можно договориться. Бизнес замутим совместный, а? Мы им поможем вернуться, они нам – плюшки разные. Всё же лучше, чем в этом обдристанном ларьке сидеть. Так мы в люди не выбьемся.
Вадим опрокинул четвертую стопку.
– Ты погляди на него. В люди собрался выбиваться, – сказал он. – Чем тебя не устраивает сейчас? Ещё и ларёк оскорбляешь. Мы его, это самое, выкупили, если ты забыл. Тут можно кирпичный магазин отгрохать. Всё для дома.
– В столицу хочу, – отчеканил Краб. У него всегда что ни мечта, так глобальная. – Трешку на Кутузовском, «Мерседес» и мигалку.
– И для этого нужны боги?
– Для этого нужен шанс! И я его использую, мужики.
Краб отказался от предложенной стопки, что было для него большой редкостью, и вышел из душного полутемного ларька на улицу.
Жара сдавливала голову, в висках колотило, а майка прилипла к спине. В плотном воздухе плавали запахи пережареного мяса, протухших овощей, человеческого пота. Краб двинулся сквозь них, выискивая и вынюхивая что-то совсем другое.
Через несколько часов на краю города он нашёл тех, кого искал.
2021
Женщина набросилась на Добрыню со страстью и жадностью восемнадцатилетней.
Она стащила его худи через голову, расстегнула ремень, опустила брюки и трусы до колен. Руки умело поглаживали его член, пока холодные влажные губы скользили по шее, по груди, опускались ниже.
Добрыня прикрыл глаза, опираясь руками о край стола. Под веками мельтешили многочисленные образы девушек, с которыми он переспал за последние месяцы. Когда у тебя нескончаемое количество денег, квартира в элитном районе и знакомства, найти легкодоступную девушку не проблема. Не каждая делала минет на первом свидании, но каждая раздвигала ноги через пару дней после знакомства. Их лица Добрыня не запоминал, но хранил движения, стоны, позы, изгибы тел – как трофеи. Они помогали ему расслабиться.
– Ты готов? – спросила женщина негромко.
– К чему?
Что-то коснулось его члена. Очень холодное. Добрыня посмотрел вниз и увидел в руке у женщины серп. Настоящий изогнутый серп с мелкими-мелкими зубцами вдоль внутреннего острого края.
Одной рукой женщина крепко схватила Добрыню за яички, а второй провела серпом у основания члена, разрезая кожу, отделяя плоть. Резкая боль ударила в голову, заставила Добрыню заорать, но он тут же подавился слюной, захрипел. Ноги подкосились. Женщина же несколькими резкими движениями отделила член окончательно, и он плюхнулся в ладонь вместе с мошонкой. Кровь заливала ламинат, лицо женщины, её обнаженную шею и одежды.
– Вот так, хорошо, милый, – проворковала женщина. ‒ Окропим посевы.
Пятки Добрыни заскользили, он завалился вперед, но женщина придержала его.
– Рано, милый. Тише, тише.
Кончик серпа вошёл в мякоть над лобком и неторопливо поднялся вверх, разрезая живот. Добрыня ощутил, как внутри него шевелится что-то, просится наружу. Он представил, как вываливаются внутренности. В ноздри ударил смрад, от которого сдавило горло.
От невыносимой боли Добрыня не мог соображать. Он трепетал, насаженный на серп, будто рыба на крючок.
Женщина сказала:
– Неплохое подношение, но я видела и побольше.
Она отбросила вялый окровавленный член в сторону и резко вытащил серп. С лезвия капала кровь.
Добрыня упал на спину, ударившись затылком, и перед глазами вспыхнули пятна темноты.
Почудилось, что он лежит среди подсолнухов или кукурузы – толстые зеленые с желтыми прожилками стебли тянулись к небу, загораживая солнце. Земля была сухая, потрескавшаяся, и кровь, бьющая из его вспоротого живота, впитывалась мгновенно, не оставляя следов. Серая пыль забилась в ноздри, в веки, прилипла к вспотевшей коже.
Где-то пели нестройные женские голоса. Красиво пели. Неторопливо. От этих звуков Добрыне стало спокойнее. Как будто сердце меньше колотилось. Или уже не колотилось вовсе.
Над ним склонилась женщина с серпом. На окровавленном лице расцвела белозубая улыбка. Кончики каштановых волос касались его лица.
– Пойдём, милый, – сказала она, протягивая руку.
– Куда? – вместе со словами между губ выбилась струйка пыли. Добрыня почувствовал привкус сухой земли.
– Как куда? Девочек моих пора навестить.
Добрыня взялся за протянутую ладонь, и женщина легко выдернула его из морока обратно в его квартиру. Вот только сердце действительно больше не билось.
Он чувствовал себя тряпичной куклой, которую прислонили к стене. Оставалось глазеть на женщину, которая носовым платком старательно вытирала лезвие серпа.
– Значит, слушай, милый, – произнесла она. – Сейчас будет ещё немножечко больно, потерпи, хорошо? Потом станет легче. Смерть всегда приносит успокоение.
Женщина приблизилась, несколько раз поскользнувшись в крови. На шее у нее болтался медальон в форме шляпки подсолнуха. Добрыня вспомнил, что видел его раньше у отца. Медальон лежал у него на рабочем столе в кабинете.
Додумать не успел, потому что женщина прислонила кончик серпа к шраму между бровей и с силой надавила, проламывая череп.
1997
Жара сводила Вадима с ума, и он напился безбожно, по-свински. Идея была в том, чтобы свалиться на диванчике в ларьке и не просыпаться до утра. Домой идти не хотелось, там беременная Валька закатывала истерики по любому поводу. То клубники ей принеси, то борщ приготовь, то ступни помассируй. Он ей кто, нянька? Фигушки. Вадим глава семьи, деньги зарабатывает, между прочим. Не нанимался бегать за женой, как за ангелочком.
Скорей бы родила уже…
Уснуть, однако, не получилось. Едва сомкнул веки, как в ларёк вошёл Тихий.
– Слышь, Краб там кого-то нашел, – сообщил он, наливая остатки водки в рюмку и опрокидывая рюмку в себя. – Надо съездить, разобраться.
– Смысл? – буркнул разомлевший от жары и алкоголя Вадим.
– Чтоб херни не натворил. Он же дурачок. А если менты примут? Оно нам нужно?
Тихий дело говорил, шарил. Вадим позволил себе еще несколько секунд полежать, потом вздохнул и отправился вместе с Тихим в удушливую жару.
До хаты Краба нужно было проехаться на трамвае минут тридцать. Перед поездкой Вадим прикупил ещё бутылочку и как мог скрасил путь. Вытаскивать Краба из передряг ему уже порядком надоело. Ценность щуплого барыги стремительно падала с каждым его косяком. Скоро проще будет найти замену, чем вытаскивать Краба из передряг.
Об этом Вадим и толковал с Тихим, пока ехали. Тихий кивал, но иногда вставлял аргументы в пользу Краба. Как минимум, Краб отлично договаривался с рыночной «крышей» и умел оценивать предметы, как боженька.
– Потерпи, жара пройдет, и голова у него тоже пройдёт, – вещал Тихий, звякая стопкой на глазах у печального кондуктора.
Когда подошли к дому Краба, начало вечереть. Сухой и жаркий воздух уже не так сильно обжигал лёгкие. Часа через два должна была прийти спасительная прохлада. Вадим не надеялся до неё дожить.
Калитка оказалась распахнута, слева от крыльца на земле валялась лестница, а над окном навис короб кондиционера, кое-как закрепленный на двух металлических распорках. Краб снова чего-то делал и не доделал. Это было в его духе.
– Краб, ты где вообще? – крикнул Вадим, поднимаясь на крыльцо и открывая дверь.
Сени пустовали. В комнатах тоже никого не было, только кружилась встревоженная пыль в вечерней серости. Зато на кухне Тихий обнаружил спуск в подвал. Обеденный стол и шкаф были сдвинуты, табуретки разбросаны, у окна лежал двухсотлитровый газовый баллон. Скомканные половики выглядели так, будто по ним специально елозили ногами много раз.
Тихий присел на корточки перед чёрный провалом в подвал, спросил:
– Краб? Ты живой?
– Мужики! – раздался из подвала плавающий шепот Краба. – Мужики, спускайтесь. Как хорошо. Живее сюда.
В темноту уходила деревянная лестница. Она начала поскрипывать, едва Вадим опустил ноги. На нескольких перекладинах багровели размытые пятна, как будто это была кровь, но не разобрать в полумраке.
Внизу горел слабый жёлтый свет, исходящий от единственной лампочки, болтающейся на шнуре. Вадим осмотрелся. Подвал был небольшого размера, с рыхлым земляным полом. Прохлада проникала сквозь тонкие подошвы ботинок и приятно касалась стоп. Вдоль стен стояли деревянные стеллажи, на которых когда-то давно складывали банки с закрутками и овощи на зиму. После развода и нескольких лет, проведенных за решеткой, Краб не занимался хозяйством, поэтому стеллажи давно пустовали и покрывались пылью.
Сам Краб стоял чуть в тени. Он был обнажён по пояс, одет в старые шорты до колен, босой. Блики света скользили по его вспотевшей коже и грязному лицу. Первое, на что Вадим обратил внимание, были выпученные Крабьи глаза. Сумасшедший взгляд ползал от Вадика к Тихому. Краб криво улыбался.
– Мужики, это нечто! – заговорил он негромко. – Я нашел их! Нашел богово отродье. Мелких этих. Смотрите!
Он ткнул костлявой рукой куда-то в угол. Сначала Вадим ничего не увидел, но потом темнота приобрела чёткость, и возле пустующего стеллажа проступили силуэты. Они сидели, скрюченные, прислонившись друг к другу, опустившие головы и переплетенные конечностями между собой.
– Твою ж налево, – пробормотал Тихий. – Краб, блядь, ты нас тут в уголовку надумал втянуть?
Краб непонимающе вращал глазами.
– Мужики! – повторил он. – Какая уголовка? Это не люди. Это потустороннее что-то. Я их теперь вижу! Я могу отличать, сечёте? Это у вас зрение как у новорожденных котят, а я иначе теперь вижу! Сейчас покажу, секунду, секундочку.
Краб пошарил где-то среди полок и вытащил старую керосиновую лампу с пузатыми боками и узким тонким горлышком. Чиркнул спичкой, поджигая фитиль. После чего подошёл к силуэтам и осветил их.
Вадим различил спутанные длинные волосы, худые женские тела – выпуклости позвонков под натянутой кожей, острые лопатки, тонкие руки. Это были две девушки, лет по двадцать каждой. Сидели, будто обнявшись, поджав под себя ноги. На самом деле запястья, локти и лодыжки были у них крепко перемотаны веревками. А ещё через пару секунд Вадим увидел царапины, кровоподтеки, содранную кожу, грязь на коленках и бёдрах и кровь в волосах.
Краб чокнулся.
– Надо валить, – буркнул Вадим, отступая к лестнице. – Я этого не видел, в этом не замешан. Блядь, у меня жена скоро рожает, бизнес, я не собираюсь уходить этапом на пятнашку из-за этого дебила.
– Постой, брат! – хихикнул Краб, раскачивая керосинку в дрожащей руке. Тени забегали по кирпичным стенам подвала. – Говорю же, это не люди. Нет такого в законодательстве, чтобы сажали за гибель богов. Ты погляди!
Свободной рукой он собрал волосы одной из девушек в кулак и с силой опрокинул голову кверху. Вадим непроизвольно сматерился. Лицо у девушки было худое и бледное. На скулах и под левым глазом темнели синяки, губы потрескались. Глаза прикрыты. А из лба торчали два рога. Они были небольшие, но разветвленные, как у лосей. И они совершенно точно росли, а не были приделаны каким-нибудь хитроумным способом.
Тихий подошёл, дотронулся до одного из рогов пальцами. Веки девушки затрепетали, она открыла глаза и резко подалась вперед, распахивая рот. Тихий отпрянул. Звонко клацнули зубы – если бы Краб не дёрнул за волосы, то девушка оставила бы Тихого без пальцев.
– Осторожнее с ними! – засмеялся Краб.
Вадиму стало ещё больше не по себе.
– Где ты их нашёл? – спросил он.
– Где нашел, уже нету, – ответил Краб. – Прикиньте, это рожаницы. Мелкие боги. Плетут судьбы новорожденных в обмен на подношения во время уборки урожаев. Вылезают из своего мирка, забирают жертвоприношения, колдуют и сваливают обратно.
– Откуда ты это узнал?
Краб постучал себя по лбу согнутым пальцем.
– Говорю же, я теперь со способностями. Посмотрите на руки второй твари.
Вадим осмотрел ладони второй девушки, крепко облепившие её же грязные бёдра. Между пальцев чётко проглядывались зеленоватые перепонки, как у лягушек.
– Что за чертовщина? – пробормотал Тихий. Он выглядел не испуганным, а заинтересованным.
– Одна из них – олицетворение лося. Вторая – лягушки, – объяснил Краб, продолжая посмеиваться. – Так древние представляли рожаниц, плетущих судьбы. Я их так и нашел, среди полей, в позе рожающих. Представляете, лежали на земле, раскинув руки и ноги, подставив лица солнцу. Вот так голышом! Рожали новых богов, стало быть.
Вадим подумал, что сейчас было бы разумнее всего выбраться из подвала и больше не возвращаться. Забыть к чертям происходящее, пусть Краб сам выкручивается. Но здесь было прохладно, а наверху – дикая жара, давящая на мозги. А ещё почему-то захотелось посмотреть, чем же закончится эта история. Безумная они или всамделишняя?
Достал недопитую бутылку водки. Спросил:
– А они разговаривать-то умеют?
– Я не проверял, – ответил Краб. – Да и суть не в этом. Я о другом хотел поговорить.
Он намотал волосы очнувшейся девушки на деревянную перегородку стеллажа и подошёл к Вадиму. Отпил из горлышка, сощурившись от удовольствия.
– Эти твари плетут судьбы новорожденных детей, – сказал он после паузы. – Можно использовать. Сечёшь? Для тебя и твоего ребенка. Иначе зачем боги нужны?
– Не понял, – сказал Вадим.
Девушка несколько раз клацнула зубами. Краб выпил ещё раз и расшифровал свою мысль:
– Они могут сплести судьбы для ваших детей. Такие, как захотите. Ну, чем не бизнес. Обкатать надо. Попробуем?
Тут до Вадима и дошло.
2021
Добрыня вышел из самолета под жаркое южное солнце.
Женщина держала его под локоть, не давая упасть, и шептала:
– Левую ногу, милый. Так. Теперь правую. Идём неторопливо. Молодец. Хороший мальчик.
Тело будто набили сухой землей. Серая пыль проступала сквозь поры вместо пота. Солнце слепило глаза, но и слёз не было – вместо них тоже сочилась пыль, срывающаяся с век и уносимая ветром. Мысли путались, рвались, не давали сосредоточиться. Добрыня шёл, опустив голову, и чувствовал только крепкую хватку тонких женских пальцев. Ему казалось, что он одновременно лежит на земле среди подсолнухов и шагает к выходу из аэропорта.
В самолёте было то же самое. Стюардессы разносили напитки и предлагали леденцы. Женщина надела медицинскую маску, тихо посмеиваясь над абсурдностью ситуации. Никто из окружающих не замечал странностей. Добрыне же казалось, что он прислонился затылком не к кожаному креслу, а к жарким камням.
– Адрес, милый, – шепнула женщина на ухо, когда остановились у такси.
В её голосе он услышал звук мелких зубцов на серпе, вгрызающихся в кожу черепа. Вздрогнул. Выдал нужный адрес, как кассовый аппарат выдает распечатанный чек.
Ехали недолго. Добрыня пялился на улицу, разукрашенную в яркое и желтое. Дороги, дома, вывески, магазины – всё иссохло под лучами июльского солнца. Люди были загоревшие до шоколадного цвета, одевались по минимуму и старались прятаться в тени.
– Вы меня убьёте? – выдавил Добрыня. Вместе с голосом из горла вылетело облачко серой пыли.
– Странный вопрос, милый, – ответила женщина, поглаживая его по скрюченным пальцам. – Ты уже мёртв, просто ещё не настало время лечь в землю.
– Кто вы такая?
Она шевельнула плечом. Ответила коротко:
– Тебе незачем.
Такси притормозило в частном секторе, около высокого кирпичного забора, за которым проглядывал уголок черепичной крыши. Добрыня сощурился от яркого солнца. Женщина взяла его под локоть, подвела к калитке.
Сообщество: Fans Of The Unknown
Канал: Байки из склепа
 65 |  0 |  2 |  0 |
 |  |  |
Для добавления комментариев необходимо авторизоваться
