Генерал Ермолов

Суровый наместник Кавказа

К дню рождения Алексея Петровича Ермолова

«Я терпеть не могу беспорядков, а паче не люблю, что и самая каналья, каковы здешние горские народы, смеет противиться власти Государя».

“Хочу, чтобы имя моё стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово моё было для азиатов законом, вернее, неизбежной смертью.

Снисхождение в глазах азиата — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены”

(Русский генерал, герой войны 1812 года – Алексей Петрович Ермолов)
_____________________________

Как генерал Ермолов отучил чеченцев красть людей...

“Высокопоставленных офицеров правительство, не дожидаясь посылок с отрезанными ушами и пальцами, предпочитало выкупать.
Во времена назначения генерала Ермолова наместником Кавказа произошёл случай, поколебавший уверенность чеченцев в выгоде торговли заложниками. По дороге из Хазиюрта в Кизляр был похищен майор Швецов. Чеченцы, не разобравшись в офицерских отличиях, приняли майора за лицо особой государственной важности. И на радостях потребовали у его родных выкуп — десять арб серебряной монеты. Российское правительство просто не знало, как реагировать на такую запредельную цену! Да и взять эту сумму было неоткуда. Тогда сослуживцы Швецова объявили по всей стране сбор пожертвований для выкупа его из плена.

Пока русские собирали деньги, на Северном Кавказе появился Ермолов. И первое, что он сделал, — платить выкуп за Швецова запретил.
А вместо уплаты приказал посадить в крепость всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых провезли русского офицера, и объявил, что, если они не найдут способа его освободить, он всех повесит.
Арестованные князья сразу же договорились снизить выкуп до 10 тысяч рублей.
Но Ермолов снова отказался платить.

Тогда очень кстати возник (по тайной просьбе генерала) аварский хан и выкупил пленника.

Генерал особенности национального менталитета улавливал мигом. Если местному населению платишь деньги, значит, боишься, откупаешься. А потому Ермолов призывал следовать логике неприятеля: “Хочу, чтобы имя моё стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово моё было для азиатов законом, вернее, неизбежной смертью.

Снисхождение в глазах азиата — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены”. Свои слова генерал имел обыкновение подкреплять делами. Так что похищение крупных чинов и богатых купцов на время было вычеркнуто из реестра “выгодных”

Выдержка из издания “Записки А.П. Ермолова.”
1798–1826 гг. — М.: Высшая школа, 1991.

P.S. При всей ненависти, которую горцы испытывали к Ермолову (а его именем даже пугали детей), он пользовался у них определённым авторитетом и уважением.

Признавая храбрость чеченцев и их высокие боевые качества, генерал Ермолов многое сделал для того, чтобы привлекать горцев к царевой службе.

В конечном счёте именно жёсткая политика на Кавказе парадоксальным образом создала условия для выживания целых народов. Были поставлены преграды для самоубийственных обычаев кровной мести и междоусобиц, на долгое время прекращена война.

Первым, с кем захотел увидеться в Санкт-Петербурге пленённый Шамиль, был генерал Ермолов.
_____________________________________

Алексей Ермолов родился 6 июня 1777 г.

247 лет со дня рождения выдающегося военачальника Российской Империи, дипломата, героя Суворовских походов и Наполеоновских войн, с 1820 по 1827 гг. командующего Отдельным Кавказским корпусом, усмирителя Чечни и Дагестана, генерала от артиллерии Алексея Петровича ЕРМОЛОВА!

Публикуемые ниже стихи появились в середине 1990–х годов и с того времени неизменно вызывают бурное негодование нынешних кавказских академиков.

НАМЕСТНИК КАВКАЗА

Два столетья назад это было:
Из границ, как бурлящий поток,
Вырывалась имперская сила,
Наступая на юг и восток.

Чтобы впредь воровская проказа
Не терзала её рубежей,
Шла Россия в теснины Кавказа
Под удары чеченских ножей.

Закрепляясь в аулах и сёлах,
Власть закона вбивалась в умы.
И суровый наместник Ермолов
Стал для горцев страшнее чумы.

Генерал богатырского роста,
С поседевшею гривой волос,
Он глядел на разбойников просто,
Как на рой надоедливых ос.

Понимая, что их не исправить,
Коль не править железной рукой,
Порешил он условье поставить:
Жизнь чеченов в обмен на покой.

И однажды в угрюмые скалы
Полетели такие слова:
«Слушай русскую волю, шакалы,
У кого ещё есть голова!

Ныне вам, отщепенцы Аллаха,
Оглашаю свой новый указ:
Всякий род ваш для пущего страха
Аманатов–заложников даст.

При набегах блуждающей банды
И потерях в российских полках,
Так и знайте – без долгой валанды
Аманатам висеть на суках.

А селенья враждебные – в пламя,
Дабы впредь стереглись бунтовать.
Обещаю: зелёное знамя
Вы зубами научитесь рвать.

Вот тогда вам чертям станет тошно.
На колени, мерзавцы, – а ну!
Смерть за смерть – это слишком роскошно,
С вас теперь – сто смертей за одну».

Можно всё это счесть негуманным,
Дав упрёк христианской стране,
Но в сознаньи от мести туманном
Только сила понятна Чечне.

А гуманность – трескучая фраза.
Злобой горцы по горло полны,
К ним суровый наместник Кавказа
Был суров по закону войны.

«Нужно силу? Ну, так вот же вам сила.
Так скулите, шайтана кляня!»
И испуганно нос прикусила,
Замирилась, утихла Чечня.

Вместо вялых речей дипломата
В мозг ей врезался пушечный гул.
За разбой, за убийство солдата
Выжигался чеченский аул.

Страхом стиснуло горцев. А вскоре
На осколках бандитских костей
По артериям рек, у предгорий
Завязались узлы крепостей.

И под вопли кичливой оравы,
Перед тьмой ненавидящих глаз
Бастионами русской державы
Опоясался дикий Кавказ.

Так там Царская воля вершилась!
Но вдали, за дворцовой стеной,
Либеральная чернь копошилась,
Исходя ядовитой слюной.

И вскипала слюнявая пена,
Лживый пафос струился в речах:
«О, как сильно прижали чечена!
Пред чеченами мы в палачах.

Ах, Европе сие не по нраву,
Там Ермолов звучит, как ярмо.
Да когда ж ему сыщут управу,
Чтобы сгинуло имя Его?!

Он живёт, как «безумный философ,
Весь в крови от изрубленных тел…»
Сколько было подобных доносов,
Клеветою отравленных стрел!

Небо хмурится, воет волчица,
Перевалы окутала мгла…
Из столицы с фельдъегерем мчится
Предписание – сдать Алексею дела.

А обиду пусть ветер остудит.
Государево слово верно:
Граф Паскевич наместником будет.
Что ж Ермолов? – В отставку, Его.

Тут уже не масонские сказки.
Есть приказ, да не вышел бы сбой.
Ощетинился корпус Кавказский, –
Только тронь, и ответит пальбой.

Двадцать тысяч, в боях обожжённых,
Не смутят ни хула, ни навет.
Генерал же своих приближённых
Пригласил на последний совет.

«Запрещаю ответные меры! –
Процедил он, темнея лицом, –
Кончен бал, господа офицеры.
Я в опале, и дело с концом.

Честолюбие ведает каждый,
Но и каждому ведома честь.
А присяга даётся однажды,
Коль её суждено произнесть.

Я ж в словах и делах не меняюсь,
Потому и не спорю с Царём.
Ухожу, господа, подчиняюсь.
Мне ль в Империи слыть бунтарём?»

Помолчал и добавил устало:
«А за преданность мне я в долгу.
Крови вражеской пролил немало,
Русской крови пролить не могу».

Он поднялся. Во взоре – ни капли
Прежней грусти, лишь хладная бронь.
На эфесе суворовской сабли
Львиной лапой застыла ладонь.

И ушёл победителем полным.
Нет, не горцев – себя самого!
Офицеры поклоном безмолвным
В трудный путь проводили его.

…А теперь завершенье рассказа.
Тридцать лет, вплоть до смертных минут,
Прожил бывший наместник Кавказа,
Прожил так, как в изгнанье живут.

То в Москве, то в орловском поместье,
Одинокий, забытый порой.
Но – с Россией, с Империей вместе.
Не изменник – опальный герой.

И досель его грозное имя,
Пролетев чрез времён чехарду,
Повторяется снова и снова
С именами в Георгиевском ряду.

Источник: Имперский казачий союз