Никита Удачин «Дисфория». Часть 1

Тщедушный черный щенок ковылял по проулку, повизгивая и поджав хвост. Мартовская грязь и слякоть осели на его шерсти комьями. В темных глазах-бусинках блеснула радость, когда на горизонте появилась помойка. Копавшийся рядом пенсионер никак не смутил хвостатого, а зря. Стоило щенку подойти и обнюхать громадный бак, как над ним тут же сверкнула погнутая алюминиевая клюка.

— Я тебе сейчас! Сволочь! — воинственно забранился старикан, направив свое оружие на кроху.

— Извините… — пропищал кто-то неподалеку, отсрочив страшную казнь.

Рядом с пенсионером возник подросток. Его голову покрывал капюшон, голос дрожал, как и руки, измазанные сажей. Такого бы и блоха не испугалась.

— Че? — отрывисто рыкнул дед.

— Ничего-ничего, — трусливо и поспешно отмахнулся подросток, взяв на руки четвероногого.

Четвероногий был не против.

Когда спаситель отошел на пушечный выстрел от помойки и злого старика, то сбросил капюшон. Солнце осветило вытянутое и нелепое лицо Вани Каверина. Показав в улыбке кривые зубы, он взглянул на щенка и облегченно вздохнул, а после тихо промолвил:

— Ну, теперь мы с тобой друзья, да?

Ваня учился в одиннадцатом классе, и учился более чем хорошо. Его нельзя было назвать гением, но его упорства в учебе не признал бы только слепой. Он всегда мечтал сделать что-нибудь великое. Он не знал, что именно, лишь бы добиться славы, признания, в конце концов, денег, которые помогли бы вытащить семью из нищеты.

Ваня толком и не мог представить, как выглядит жизнь богатых людей. «У людей с деньгами друзей много, и ездят куда хотят, и… девушка есть», — такие простые выводы делал он, когда смотрел на некоторых одноклассников.

В классе его не сильно жаловали, но и не издевались. Словно призрак, Ваня каждый день слонялся по школьным коридорам, садился за последнюю парту, боялся заговорить хоть с кем-то, и будни его проходили в безмолвии. Он не знал почему, но когда нужно было — голос его не слушался. Изо рта выползали разные нечленораздельные звуки, которые упрямо отказывались складываться в слова, кровь подступала к щекам, обагряя прыщавую кожу нездоровым, резким румянцем, а черные глаза, доставшиеся в наследство от отца, прятались от собеседника. У многих он вызывал мимолетную жалость, и ее хватало на один редкий разговор, который обычно забывается через день, если не через час.

Ваня торопливо шел через когорты обветшалых коричневых трехэтажек, лавируя от одного квартала к другому, погрузившись в воспоминания. Сегодня у него был особенный день. Одна из намалеванных школьных красавиц по имени Вера уже не первый раз посещала его странные фантазии.

Она сегодня коснулась его руки. В столовой ее шелковистая ладонь случайно скользнула по предплечью Каверина, что, конечно, заставило Ваню перепугаться, взбудоражиться и застыть, притвориться мертвым.

Вот уже битый час он заново проживал эти секунды, словно плавал в ее ладошке. Ноздри до сих пор ощущали запах духов, которые стелились флером за длинными золочеными прядями красавицы.

Щенок с любопытством смотрел в лицо новому хозяину, черные глаза-бусинки, как два маленьких зеркала, отражали блаженные гримасы Вани. Однако сказке когда-то нужно было закончиться, и заканчивалась она обычно у порога дома.

Страшная вонь из парадной вернула Ваню с небес на землю. Немудрено: на первом этаже расквартировывался целый полк рабочих-таджиков, второй занимала странная бабка-собирательница, которая тащила с помоек бесчисленные «сокровища» и выпускала на прогулку по подъезду полчища тараканов. Напротив нее обитал вороватый и грубый ветеран-пьяница. На третьем была квартирка Каверина.

Жил он с матерью. Или, как он ее называл, мамочкой. От нее всегда пахло дешевым табаком; волосы, распущенные и засаленные, напоминали засохшие длинные макаронины, а лицо пошло морщинами от всяких бед еще с десяток лет назад. Сына своего она, наверное, любила, хотя сказать точно было трудно. Сегодня она была немного не в духе.

Ваня захлопнул дверь, пустил щенка с рук и пошел на кухню — отчитываться перед мамочкой. Это была ежедневная процедура. Она сидела, растопырив ноги, на табуретке и курила. С сигареты на протершийся халат то и дело летел пепел, но мамочка не замечала, погруженная в себя.

— Мам, я дома, — просипел Ваня.

— Четверки есть? — громко и гнусаво спросила она.

— Нет, одни пятерки, — потупив голову, произнес он.

— Свободен. Жрать через час. — Мамочка затушила бычок и вскрикнула, когда почувствовала, что ее ноги коснулся мокрый грязный нос нового жильца.

Она изо всей силы пнула его так, что щенок с визгом отлетел на другой край кухни.

— Это что такое?! Ты кого к нам привел? — заголосила мамочка и поднялась со стула.

Она нависла над худощавым сыном, и Ваня почувствовал себя беззащитным, маленьким и слабым. Это случалось, когда мамочка злилась, и каждый раз Ваня в искреннем раскаянии падал у ее ног, пока она бичевала ремнем его плечи и спину.

— Что за дрянь притащил домой, поганец?! А? Выкидывай его!

В глазах Вани мелькнул протест.

— Мамочка, ты не поняла, он…

— Знаю я, притащил себе игрушку, чтобы в доме срал и вещи портил! Убирай его к чертовой матери!

— Мамуль, он мой друг, я не могу с ним так, — Ваня чуть повысил голос.

Такого мамочка не потерпела. Лицо ее перекосилось от дикого оскала.

— Ты ох-х-херел! — прорычала она, выбежав вон из кухни.

Ваня уже знал, что его ждет, потому взял дрожащими руками щенка и запихнул его в тумбочку под раковиной. Собачий детеныш заскулил, чуя Ванин страх.

Вскоре раздался звук хлестких ударов. Обычно мамочка не мелочилась и заворачивала старое твердое мыло в полотенце, после чего методично, не жалея сил, била Ванечку до крови. Он повизгивал, стиснув зубы, но не убегал и не сопротивлялся. Чаще всего он признавал свою мнимую вину и только сегодня не понимал, почему мамочка злится на его нового друга.

«Думаешь, у нас есть деньги его лечить? Или содержать? Он сдохнет здесь же, а перед этим обоссыт всю квартиру. Кому убирать? Мне!» — говорила мамочка в перерыве после каждого замаха.

Наконец она выдохлась и вышла из кухни, оставив Ваню в тишине. Когда он был младше, приходилось какое-то время лежать, пережидая первую, самую жгучую боль. Тогда Ваня представлял себя куском мяса, из которого сделали отбивную. Руки матери казались огромными ивовыми ветками, длинными и крепкими, от которых невозможно убежать. Но маленький Ваня знал, что это не самое худшее, и ему тут же становилось легче. Самым страшным было бы, если бы мамочка достала папино ружье…

Вся кара заняла от силы минут пять. Тихонько разогнувшись, Ваня пощупал руки и ноги, проверяя, не сломаны ли они. Ежегодно он появлялся в больнице с переломами. Но сегодня ему везло, и все тело оставалось относительно целым, если не считать, что под ребрами при каждом вздохе слегка кололо.

Ваня достал перепугавшегося щенка из тумбочки и неловко, виновато улыбнулся.

— Я тебя не брошу, друг. В Ваниной комнатушке щенку нашлось место под кушеткой.

Из комнаты Каверина можно было попасть на балкон. Ванину судьбу сделали две вещи: балкон в комнате и телескоп.

Сколько себя помнил, он боялся выходить на улицу. Спрятавшись в комнате, Ваня смотрел на звезды со своего открытого балкона, представляя, как улетит туда, на другую планету, далеко-далеко, и построит там дом с таким же балконом, и будет смотреть с него на свою планету, такую страшную и непонятную.

Потом, когда Ваня чуть-чуть подрос, его отец, сидевший по молодости в тюрьме, а потом обносивший квартиры, притащил домой телескоп. Это был самый дорогой подарок в жизни Вани. Каждый раз, когда отец бил их с матерью, Ваня вспоминал телескоп и улыбался.

Щенок выбрался из укрытия и ткнулся носом в ногу Вани. Он не сразу заметил своего друга.

— О, привет. Ты поспал, да? Как дела? — спросил Ваня.

Щенок жалобно тявкнул и заскулил.

— Да, точно, с собаками же гуляют… Сейчас пойдем

Через пятнадцать минут оба уже выходили из дома. Шли они к лесопарку, который был неподалеку. Его постоянными обитателями были отморозки да наркоманы с курьерами. Ночь скалилась звездами, всаживая в землю маленькие снежинки, которые тут же таяли, растворяясь в грязи. Ваня шел, задрав голову, и что-то считал про себя, а щенок глядел под ноги, выискивая съестное.

— Слушай, а я ведь даже не знаю, как тебя зовут, — пролепетал Ваня, оторвавшись от неба. Деловито рывшийся в урне щенок ничего не ответил.

— Ну нет, тишиной я тебя звать не хочу. Это ведь не имя даже. Ты будешь, — он взглянул на небо, — Эврика! Ты будешь Цефей. Как созвездие. Да, тебя так и зовут, да и по форме ты как Цефей. Ну точно Цефей.

Цефей равнодушно фыркнул. Они пошли обратно. Дома Ваня отмыл Цефея и обнаружил пару продолговатых гноящихся ран, а мамочка сказала, что застрелит Цефея из отцовского ружья, если Ваня его не выкинет.

Но Ваня не собирался предавать своего друга. Ночью Ване приснилось, что его дверь в квартире выбил огромный черный волк. Он почему-то рычал знакомым басом, требовал что-то от мамочки, а потом вытолкнул ее в гостиную и закрылся там на целую вечность. Тогда Ваня взял нож, чтобы вскрыть замок, но дверь отворилась, и волк набросился на него, подмяв мальчишечье тело под себя. Ваня выпустил нож из рук и попытался освободиться, но каждый раз, когда он отталкивал от себя зловонную пасть, в которой грозно желтели гнилые клыки, волк стискивал его все сильнее. Ваня вскрикнул и… проснулся.

Этот сон посещал Ваню несколько раз в месяц, заставляя просыпаться в поту, если не обмочившимся. И несколько раз в месяц мать била его с особой жестокостью, если он не успевал прятать мокрые простыни. Но сегодня все обошлось, и ободренный Каверин пошел в школу, учиться и притворяться призраком.

В середине дня он направился в узкий тесный кабинет, находившийся на цокольном этаже. Налил из припрятанного чайника кипятку в стаканчик, бросил туда пакетик и сел в ожидании классной руководительницы.

Женщина лет сорока, по лицу которой разбежалась орава морщинок, со светлыми волосами, всегда прибранными в хвост, проплыла в кабинет и закрыла за собой дверь. Устроив полную фигуру за заваленным бумагами столом, она вздохнула и улыбнулась Ване. Ваня улыбнулся в ответ.

— Привет, Вань. Ну, рассказывай, как у тебя дела? — сказала она тихо и устало, но не без радости.

— У меня? У меня… — Ваня задумался, тщательно подбирая слова в голове, чтобы они вышли изо рта ясно и без помех. — У меня появился новый друг!

— Ух ты. Как его зовут? — участливо спросила женщина, улыбнувшись еще приветливее.

Она была странным учителем. Как говорят, без навыка расставлять приоритеты. Вместо того чтобы концентрироваться на течении учебного процесса, под которое, как рыбы, должны были подстроиться ученики, она распылялась на кучу маленьких ручейков, создавая для каждого малька свое русло. И, конечно, это стоило большого труда и сил, но совесть ее была чиста. За нее ей пришлось заплатить страданиями. Иногда она задумывалась о том, чтобы убить себя или взорвать каждую школу на планете, но сил у нее хватало только на тяжелый вздох.

— Цефей. Он… Как это… Мохнатый, мохнатый и черный! — брызжа слюной и восторгом рассказывал Ваня.

— Ну, значит, будет хорошая замена мне.

Ваня впал в ступор, а женщина продолжила:

— Я ухожу, Ваня. Ты меня поймешь, я знаю. Просто устала от всего. Мне нужно отдохнуть.

Ваня молча кивнул. Его широко открытые черные глаза застлали слезы. Но он ничего не сказал, просто посмотрел на нее, как в последний раз.

Вскоре звонок застрекотал, и, словно убитый, Каверин вышел из кабинета, чтобы вновь погрузиться в учебу.

После уроков его шок переполз в тоску, которую он донес вплоть до двери своей комнаты. Там его ждал друг. Цефей жалобно затявкал при виде Вани, и этот шум заставил его улыбнуться, а мамочку сильно рассердиться. Скоро товарищи побрели к ветклинике. Через лабиринт переулочков они вышли ближе к центру города, и оба почувствовали себя не в своей тарелке. Ваня принюхался: знакомый запах. Ладони вспотели.

— Привет. Это твой? — послышалось сбоку.

Верин голос был припудренно-нежным, как всегда. Ваня с испугом обернулся, уставился на девушку, щеголявшую модным бежевым тренчем, и кивнул, потому как слова застряли в горле. Цефей принял Веру с большим энтузиазмом: сначала обнюхал, потом залаял. Вера рассмеялась от выходки пса.

— Такой милый… Ты куда?

— В… Э… В больницу… Для животных, — потупив взгляд, объяснялся Ваня, чувствуя каждой порой своего тела стыд и наслаждение.

— А, его лечить? Ну хорошо. А я вот решила прикупить пару платьев…

Ване стало гадко. Он молчал и молился, чтобы Вера поскорее исчезла. Так она и сделала. Махнув на прощание рукой и отпустив одну из своих кокетливо-будничных улыбок, она убежала, стараясь успеть на зеленый свет.

Каверин гордо поднял голову и искривил рот в улыбке.

— Видишь! Ты не нравишься мамочке, зато нравишься Вере. Это в триллион раз круче, наверное…

В клинике врач обследовал щенка и, выходя к Ване, неблагосклонно помотал головой. Каверин задрожал в ожидании вердикта.

— У вашего… Как его? Цефея? По всем признакам чумка. Нужно отправлять дальше на анализы, узи и потом лечить — холодно промолвил он. Ваня замотал головой.

— А сколько это?

— По времени?

— Сколько стоит?

Врач с минуту подумал, а потом написал сумму на листке. У Вани сперло дыхание. Цефей озадаченно посмотрел на обоих.

— Можем в рассрочку, если не можете оплатить лечение полностью. Сколько у вас сейчас, молодой человек?

— Времени?

— Денег… — процедил врач.

Ваня достал старый кожаный бумажник, оставшийся от отца, и раскрыл его. Внутри одиноко блестела зеленая тысяча.

— Господи, — врач вздохнул и снял маску, закрывавшую лицо. Длинные, завитые усищи насмешливо качнулись. — Отдайте его тогда в питомник. Там ему должны помочь, если вы сами не можете.

— Но вы можете, — опасливо произнес Ваня.

— Извини, друг, но мне тоже надо что-то есть — отрезал врач.

— Давайте я вам суп принесу? Мамочка такие супы варит!

Но доктор не стал слушать дальше. Выписав ему несколько адресов ближайших приютов, он выставил Ваню за дверь.

На улице начался дождь. Тоска пнула в сердце. «Ну, я предложил ему все, что мог… Неужели ему просто лень? Лень спасти жизнь?» — думал он. Каверин накинул капюшон, посмотрел на пса, который, размахивая хвостом, пытался поймать маленькие капельки в свою пасть, и, взяв его на руки, отправился по первому адресу.

Ване действительно не хотелось расставаться со своим другом. И он не заглянул ни в один питомник.

Пришел домой Ваня поздно, промокший и уставший. Цефей чувствовал себя не лучше. Мамочка спала, и Ваня знал, что завтра, в выходной день, его непременно будет ждать какое-нибудь наказание.

Ночью он долго не мог заснуть, посматривая то на лежавшего в углу друга, то на телескоп, заботливо сложенный в чехол. Безысходность сжирала его изнутри, какой бы выход он себе ни предлагал, все упиралось либо в мамочку, либо в деньги. Ваня боялся, что не успеет заработать достаточно ко времени, когда Цефея еще можно будет вылечить. Сама мысль о смерти друга встала перед ним во весь рост так явно, что Ваня не сдержался и заплакал от страха. Тут его воспаленные глаза снова задержались на телескопе.

— Эврика… Эврика-а-а! Эврика, эврика, эврика! — нервно залепетал Ваня. В эйфории он невольно приподнялся с кровати, светящийся от, казалось бы, очевидного, но только сейчас приплывшего к нему в руки решения. Он снова посмотрел на Цефея и в который раз произнес:

— Я тебя не оставлю, друг.

Ваня так и не смог заснуть. Окрыленный как никогда, он пролежал в кровати до восхода солнца, после чего начал собираться в город. Сзади скрипнула дверь. Мамочка стояла с полотенцем, мрачное спокойствие на ее лице не обещало ничего хорошего.

— Он еще тут? Сучонок! — гаркнула она на щенка, который было уже побежал под кровать, но на полпути получил крепкий удар полотенцем по ребрам. Жалобный визг наполнил Ванину комнату болью и отчаянием.

— Мамочка, я все придумал, мы со всем справимся, я… — залепетал Ваня, полностью уверенный в том, что мамочка обрадуется его находчивости. Но получил попадание тапкой в ухо. По левой стороне лица разлилась ноющая боль. Спросонья мамочка оставалась такой же меткой.

— Что я тебе говорила, мелкая дрянь?! Да вас обоих застрелить мало. Нашлялся вчера со своими шлюхами, а?! — разразилась она громом и занесла руку для следующего удара в ожидании, что сын упадет на колени, как он всегда и делал.

На душе у Вани повис каменный пуд, а к горлу подобрался ком. Впервые он понял, что ни в чем не виноват перед мамочкой, и эта мысль, как капля яда, проникшая в его кровь, жгла, заставляла испытывать обиду. Он предпринял еще одну попытку:

— Мамулечка, у меня есть решение, я просто пойду…

Но прилетевшее по глазу полотенце не дало ему закончить. От боли он повалился перед матерью, которая с остервеневшим наслаждением принялась хлестать сыночка по спине. Сил растянуть удовольствие с утра у нее было не так много, потому вскоре она прекратила и взяла передышку.

В этот момент отчаявшийся Ваня поднял голову, чтобы в последний раз попытаться все объяснить мамочке.

— Я продам телескоп! Этих денег точно хватит, чтобы его вылечить. А потом устроюсь на работу, и мы сможем его содержать!

Мамочка на секунду замерла, и Ваня уже начал вставать, почуяв свой успех. Стоило только разогнуться, поравняться с мамочкой и посмотреть ей в глаза, как он тут же содрогнулся от животного ужаса.

Мамины ноздри раздувались что есть мочи, как у быка, показывая силу подступившего бешенства. Не сказав ни слова, она вцепилась Ване в шею и повалила его на пол. В панике Каверин растерялся и начал беспомощно трепыхаться, тупо щурясь глазами в потолок. Он боялся смотреть на нее.

У мамочки была странная, болезненная любовь к Ваниному отцу. При каждом удобном случае она поносила его как могла, обвиняя во всех ужасах, которые произошли и продолжали происходить в ее жизни. Но стоило только Ване случайным словом этого же отца задеть, как она переносила весь свой праведный гнев на сына, поднимая мужа из грязи в князи, если не в боги.

Ваня не помнил, почему папу посадили в тюрьму, но, спросив однажды и получив за это двадцать ударов по спине, решил, что это не так уж и важно. Сейчас же, из пламенной любви к мужу, она душила своего сына, однако и здесь у нее недостало сил.

Ваня пришел в себя и вырвался, отбежав в угол. Уставшая мамочка сплюнула на пол и ушла восвояси. Чуть погодя послышался хлопок от входной двери. Ушла.

Ваня оттолкнулся от паники, как тонущий отталкивается от дна, чтобы всплыть. Он быстро покончил со сборами, кликнул Цефея и отправился на рынок. Родной дом превратился в самое опасное место на Земле, опаснее неизвестного мира за дверью. Кровь пульсировала в висках, когда он погрузился в шум субботнего рынка.

Ряд шатров раскинулся широким рукавом и по ходу разветвлялся, превращаясь в настоящий лабиринт. Очумевший Ваня сел с краю от стройных железных ворот. Цефей приютился у его ног. В рое голосов, ног и рук он вновь почувствовал себя невидимкой и постепенно успокоился.

«Она просто не выспалась и плохо меня поняла, а сейчас ушла, наверное, за пивом. Вот выпьет немного и поймет меня», — рассудил Ваня, приободрившись.

Прошло несколько часов, прежде чем его заметили. Напротив остановился парень в черной косухе. Он замер, с минуту пристально изучая Каверина, прежде чем подойти. Ваня весь засветился от радости, взглянул на Цефея, потом на косуху, которая небрежно заковыляла к нему.

— Че это? — плюнул парень словами в нос.

— Это телескоп! Телескоп! — едва сдерживая восторг, заявил Ваня.

— Че делает?

— Звезды… Смотреть… — чуть оробев, объяснил Каверин.

— Почем?

— Двадцать. Тысяч.

— Че-е-е? — ошеломленно спросил парень, выпучив свои наглые пьяные глазенки, и повелительно добавил: — Покажи.

Ваня достал телескоп из чехла и аккуратно, чуть ли не любовно, начал его собирать. Цефей зарычал. Поставив телескоп на ножки, Ваня замолчал в ожидании, но косуха ничего не говорила, поглощая взглядом странную конструкцию.

— Ну дак… Брать будете? — виновато пробубнил Ваня.

— Да, — ответил парень в косухе и, обхватив руками телескоп, кивнул Ване, направившись к выходу.

— А деньги?! — вскрикнул Ваня, поднявшись со ступеньки.

— Щ-щ-щас! — гаркнул парень вслед, прежде чем исчезнуть навсегда.

Ваня подхватил недоумевающего Цефея на руки и крепко сжал его в объятиях.

— Я же говорил, что не брошу тебя, друг! Видишь, сейчас мы пойдем в клинику, и тебя вылечат. И все будет хорошо!

Пробил десятый час вечера, когда он, преобразившийся, возвращался домой. Ночь свирепела ледяным ветром, продувавшим до костей. Лицо его превратилось в надгробный камень. Цефей медленно хромал и не поспевал за ним. Взгляд мальчика, тупой и мертвенно холодный, не передавал ничего. Убитое разочарованием существо тащилось домой, и внутри него, капля за каплей, начало собираться смоляно-черное море. В самой его глубине и сидел Ваня.

Не думая ни о чем и ничего не замечая, он отворил дверь в квартиру, сбросил дырявые ботинки и пошел в свою комнату. Его даже не сразу насторожили странные звуки из гостиной. Только там не был потушен свет. В коридоре пахло табаком, а мамочка обычно курила только на кухне.

Ване вдруг стало тревожно, и эта тревога вытянула его на поверхность со дна смоляного моря. Он приоткрыл дверь и увидел гостиную в полном беспорядке.

У дивана копошилось толстое обнаженное тело, издавая неестественные, чавкающие звуки. Маленькая лысая голова быстро покачивалась. Она казалась Ване несоразмерной с огромным жирным туловищем. Каверин встал в ступор от ужаса, рука инстинктивно потянулась к телефону… Цефей воинственно тявкнул. Нечто неловко, но резко повернулось с ответным лаем:

— Кто здесь?!