Старуха тихо плакала

До прибытия поезда Москва-Ярославль времени было предостаточно. Надо было чем-то себя занять на целых четыре часа.

Чемоданы сдавать в камеру хранения Дарья не хотела. Решили, что посидят они с дочерью в зале ожидания, купят журнальчик или просто поглазеют на людей.

Сегодня они прилетели в Шереметьево из Италии, летали туда к друзьям, которые давно туда переехали.

Ярославский вокзал гудел, словно пчелиный улей. Они поднялись на второй этаж. Нашли свободные места в зале ожидания.

Дочь отправилась на разведку – посмотреть торговые пункты, а Даша, подвинув чемоданы, устало опустилась на сиденье. В последние дни впечатлений было столь много, что хотелось просто посидеть.

Только сейчас спокойно можно было сказать: "Ну, здравствуй, Россиюшка!"

Страна встретила дождем, усталыми лицами людей, натянутыми улыбками сотрудников аэропорта, суетой метро и вот теперь жд вокзала.

Но – дома! А дома по определению должно быть лучше.

За границу она летала впервые, и сейчас ещё пребывала в некоторой прострации оттого, что там так, как даже и не ожидала. Там так хорошо, что объяснить словами сложно. Хотелось назад и, почему-то, было грустно.

Дочь летала за границу раньше – с подругами, и именно она уговорила мать на эту поездку.

– Мама, у тебя есть средства. Надо хоть раз в жизни побывать за границей. Тем более тетя Лена зовет. Полетели.

И она согласилась. И теперь ничуть не жалела. Открылись какие-то другие тона жизни, пока и сама она не могла себе это объяснить.

Муж с сыном их отпустили. У обоих полететь с ними не получалось.

Вокзальный гул наводил на философские мысли. Хотелось просто сидеть и смотреть на людей.

Даша наблюдала за входящими в зал пассажирами.

И тут ее взгляд упал на женщину, отдаленно напомнившую ей ... Сначала она просто прошлась по ней взглядом, а потом вцепилась и оцепенела: она ее узнала.

Ту, о которой она никогда не думала, но никогда не могла забыть. Ту, которую всю жизнь не могла понять, но и не старалась это сделать. Она считала, что понять такое вообще невозможно.

Женщина пила из коробки сок и что-то ела, полуразвалившись на сиденье.

Вид у нее был несколько расхлябанный. На ней был темно-бордовый пуховик, он был расстегнут и теплый свитер. С головы сьехал засаленный теплый красный цветной платок. Сапоги женщина расстегнула и они болтались голенищами по полу. Они, и правда, были теплы не по сезону весны. Хоть и дождливой, но все же уже – весны.

Она постарела, растолстела, но не годы, а что-то другое неуловимо изменило ее лицо.

Когда-то она носила очень высокую прическу и сапоги-чулки. Теперь была почти неузнаваема.

Дарья не могла оторвать от нее глаз.

А когда она поняла, что женщина сейчас может встать и уйти, и они, возможно, больше никогда не встретятся, Даше очень захотелось ее остановить.

Вернулась дочка.

– Лиз, побудь с сумками, я сейчас.

Женщина, казалось, уже собирала что-то в своих вещах, но ещё сидела на самом краю вокзальной скамьи.

– Здравствуйте, Зинаида Кирилловна! – произнесла Даша у нее за спиной.

Та резко оглянулась, ухватившись за сумку. Она продолжала жевать, глядя на незнакомку снизу вверх через плечо.

Потом отерла рот рукой и произнесла:

– Здрасьте.

Она не узнала Дашу. Да и как было узнать? Прошло почти тридцать лет. Тогда Даша была совсем юной худенькой девчонкой – очкариком, с русой косичкой-колоском. А теперь...

Нет, она не была, конечно, какой-то супер статной гламурной дамой. Тем более сейчас, в дороге. Но ...

Дарье было 47 лет, она была современна, ухожена и стройна. Короткая стрижка придавала ей совсем не мальчишеский вид, а, наоборот, некую статусность и в то же время молодость. Она ей очень шла. Очки были затемнённые и только украшали. А в остальном, как все сейчас в дороге: джинсы, кроссовки, куртка ...

– Вы не узнали меня?

Женщина оглянулась, посмотрела пристальней, потом поспешно отвела взгляд, уткнулась, перебирая что-то в сумке. Занятая, напряжённая.

– Нет, – буркнула себе под нос.

"Узнала"– догадалась Дарья.

– Я – Дарья, – сказала она просто из приличия, – Я первая жена вашего сына – Марка.

Старая женщина молчала.

– Как поживаете, Зинаида Кирилловна? – не то, чтобы Даше хотелось продолжать этот разговор "в спину", просто сейчас уйти было бы странно.

Зинаида молчала и рылась в сумке, сидя спиной к собеседнице. Даша уже собиралась сделать шаг от нее, понимая, что общаться она не хочет, как вдруг женщина резко развернулась, пересев глубже в кресло и произнесла:

– А вот хорошо поживаю! Не жалуюсь! – сказала она, как будто споря или что-то доказывая, – Вот в Москву приезжала, за покупками. Накупила полные сумки, – она махнула на свои баулы, – А ты как живёшь?

Эта бесшабашность в позе и громкости сказанного казалась некой защитной реакцией.

– Нормально. Все хорошо. Живу по-маленьку.

О чем рассказывать этой женщине и зачем она вообще подошла к ней, Дарья не знала. Это был просто порыв. Так захотелось подойти и посмотреть ей в глаза.

Наверное, была надежда на то, что оставшееся в памяти о тех днях – неправда, что годы приумножили боль тех лет, и можно найти оправдание этой женщине.

Но ничего такого не произошло.

Да, уже нет снисходительности и насмешливости, какие были прежде у Зинаиды Кирилловны, появился некий страх в глазах, она как будто защищалась, отгораживаясь, но осталась она такой же.

Время не меняет людей.

Что ей рассказать? Зачем ей знать, что у нее все хорошо – она вышла замуж второй раз.

Сейчас в МГУ учился сын. А Лиза, дочка – доктор.

Все нормально, живут в Ярославской квартире и даже строят загородный дом.

Но этот свой первый брак Даша никак не могла забыть, и роль Зинаиды Кирилловны в нем....

Тогда все было банально. Марк, сын Зинаиды, что-то ремонтировал у них в общежитии, был он электриком. Познакомились. Молодость-любовь- беременность.

Привел знакомить с матерью.

Этот день Дарья помнила поминутно.

Как разговаривала с ней будущая свекровь через губу, а потом отвела сына в соседнюю комнату и говорила там нарочито громко, чтобы слышала "эта девка".

Спектакль ....

Она называла ее шалавой, просила сына одуматься, говорила о том, что ребенок не его, что надо от него избавиться любыми путями....

Дарья тогда просто ушла. Марк ее догнал, просил не слушать мать, говорил, что давно и сам ее ненавидит за такой вот несносный характер. Поверила, любила же.

И через месяц они уже жили в доме его бабки.

Бабка была глуха и требовала ухода, и Даша легко взяла на себя эти обязанности.

Дарья родилась и выросла в небольшом городке неподалеку от Ярославля.

Дома весть о беременности приняли неплохо, но очень хотели, чтоб брак был зарегистрирован.

Марк вроде был не против. Но неожиданно куда-то запропастился его паспорт, он начал оформлять новый.

Жизни не давала только Зинаида Кирилловна. Она приходила в дом и устраивала скандалы.

Она могла верещать и бросать вещи в доме, а потом выходить во двор и устраивать какой-то театр одного актера для соседей. Было невыносимо стыдно.

Через пять минут она уже с улыбкой могла разговаривать с Марком.

... Спектакль окончен, занавес.

Это Дашу всегда удивляло.

В конце концов Даша вернулась в общежитие, жить с Марком "благодаря" его матери стало просто невозможно.

Встречались они с Марком лишь иногда в этом доме его бабки. В общем, семейная жизнь была набегами.

Перед самыми родами они зарегистрировались, и он заявил, что Даша остаётся в доме бабки, и больше не вернётся в общежитие.

– А мать?

– А куда ей деваться? Ты теперь жена, и ребенок будет.

Рожала Даша дома, у своих, потому что в это время Марк уехал на заработки, на вахту, далеко на север. Сказал, что деньги нужны их новой семье. Чувства к Марку у Даши были настоящие, она надеялась на него.

А через пару месяцев он перевез ее вместе с маленькой Лизой от родителей опять в бабкин дом. Сам погостил месяц и уехал на вахту вновь.

Вот тут-то во всей красе и развернулась Зинаида Кирилловна. Не могла она смириться, что сын не послушал ее, никак не могла. Внучкой она не интересовалась вообще, как будто той и не было.

В доме у бабушки и Даши появились ремонтники. Что-то делали с крышей. Один уж очень настойчиво приставал к Даше – Иван. Так нагло, что она вынуждена была брать ребенка и уходить из дома, пока они там.

Но однажды вечером, когда Даша сидела на кухне, привалившись спиной к теплой печке и со старательностью ученицы вязала пинетки дочери, откуда ни возьмись в комнату ввалился Иван. Он был с голым торсом. Обеими руками он зажал ее у печи. Прошло несколько секунд, и он взвыл – Даша ткнула ему спицей в плечо.

Зинаида Кирилловна была тут как тут.

– Вон пошла, к чертовой матери, – рявкнула она, побледнев от гнева.

Объяснений она не слушала, оправдываться было бесполезно.

Что тогда плела свекровь, даже вспоминать не хотелось!

Через несколько минут она смеялась во дворе, болтая с Иваном и со вторым работником.

Спектакль окончен, занавес.

Марку было доложено, что его жена спит со всеми работниками сразу.

Иван, опуская глаза в присутствии Дарьи, информацию подтвердил – ага, спит.

А у Даши кружилась голова от этой невыносимой лжи: как такое вообще возможно? Как можно так врать собственному сыну?

Конечно, Даша догадалась, что Ивану Зинаида заплатила. А может и не только ему.

Марк не вернулся, прислал документы на развод. Даша уехала к своим.

Она ещё надеялась, что Марк вспомнит о дочери, поинтересуется ее жизнью. Первое время она ещё наводила справки о нем через знакомых. Он летал с места на место, работал по всей стране. Алименты Даша ему "простила".

А потом ... Если человеку ты не интересна, стоит ли по нему тосковать?

И у нее все наладилось. Жизнь текла своим чередом. Со вторым мужем прожили уже почти 25 лет, любит, дети радуют. Лжи нет, и это главное.

– Нормально. Все хорошо. Живу по-маленьку, – ответила Даша и больше добавлять ничего не хотелось.

– Ну и ладно. Вот и живи себе, и я буду, – нарочито уверенно произнесла Зинаида.

– До свидания! – Даша развернулась и пошла прочь.

– Эй, как тебя? Дарья! – окликнула ее Зинаида, – А Марка завтра как раз помяни, двадцать четыре годка уж нет.

Даша оглянулась, остановилась и вернулась обратно.

– Марк умер? Я не знала.

– Да, – вздохнула женщина, – Убило сыночку мово. В Сочи погиб, током в бассейне шибануло. Ведь какой электрик был, от Бога, а вот... Завтра уж двадцать четыре годка, как поминаю. Наверное, последний год. Скоро и мне к нему ... И я пойду следом за сыном моим единственным ...

Зинаида ещё говорила что-то про то, каким Марк хорошим был сыном, каким мастером, про то, как пойдет она следом... Казалось, сдерживаясь из последних сил, она начала сопеть.

Было искренне жаль. Но слов было так много, и были они столь плаксиво-наиграны, звучали, как заезженная, заученная наизусть пластинка, что Даша совсем не прониклась ими.

На них уже оглядывались. Зинаида хотела, чтоб слышали все.

Говорила она только о себе, ей ничего больше было не интересно.

– Помяни, помяни сыночку мово..., – тянула она так громко, что на них уже повернули головы.

– Помяну, обещаю. Сочувствую Вашему горю. До свидания, Зинаида Кирилловна.

Даша села на свое место, ещё раз посмотрела в сторону женщины. Та уже спокойно пила сок из коробки и деловито переставляла свои сумки. Горя, как не бывало.

Спектакль окончен, занавес.

– Кто это? – спросила Лиза.

– Старая знакомая..., – почему-то скрыла Даша то, что это – родная бабушка дочери.

Старая знакомая уже не спешила уходить. Даша подумала, что, вероятнее всего, они ждут один поезд.

Зинаида поискала глазами Дарью.

И вдруг ее глаза упали на Лизу. Она тяжело вздохнула, отвернулась, но повернулась опять. И Даша заметила, как она вновь и вновь смотрела в их сторону.

Она уже не жевала, не копалась в своих многочисленных поклажах, она то отворачивалась, то опять глядела на Дашину дочь.

Лиза пошла пройтись, и Дарья наблюдала, как безотрывно провожает ее красивую дочь глазами эта женщина, ее бабушка. Но только лишь по крови – бабушка.

Обратно Лиза равнодушно прошла мимо родной бабки, даже не взглянув, а та вся напряглась, выпрямилась, как будто программируя в себе что-то, во все глаза глядя на внучку.

А Лиза, действительно, была красива. Спортивная кепка прикрывала длинные прямые волосы, льющиеся по спине. Она была высокой, худощавой, но очень привлекательной.

Даша гордилась. Дочь всегда радовала успехами, закончила медицинский, в совершенстве владела английским, путешествовала. Правда, вот замуж не сильно стремилась. Но все впереди.

Наконец, прибытие их поезда объявили. Но до отправления было ещё больше часа. Зинаида Кирилловна застегнула свои сапоги и куртку и, тяжело ступая, переваливаясь тяжёлым телом, отправилась из зала ожидания.

Даша с Лизой вышли из здания вокзала чуть позже.

На длинном перроне они почти нагнали ее. Сумки Зинаиды были столь велики и тяжелы, что она останавливалась для передышек.

У Даши и Лизы – два чемодана на удобных колесах с ручной кладью на ручках.

Они почти обогнали женщину, когда Даша вдруг остановилась и взяла у дочери чемодан.

– Лиз, помоги бабушке, я наши довезу.

Лиза не спорила. Подошла к старушке:

– А давайте я Вам помогу. У Вас какой вагон?

Зинаида посмотрела на девушку, кивнула, не сказав ничего, лишь махнув рукой вперед. От тяжести она с трудом дышала.

Ее вагон был гораздо дальше, и Лиза донесла сумки Зинаиды до вагона, а потом вернулась к матери.

– Мам, так кто же это всё-таки?

– Это бабушка твоя, Лиз, бабушка по отцу.

Лиза открыла рот, оглянулась, но Зинаиды уже не было, она зашла в вагон.

– Та самая? – Лиза знала эту историю.

– Та!

– Ух, знала б, не понесла бы! Лучше постороннему помочь, чем вот такой ..., – максимализм молодых часто не обдуман.

– Ну, что ты, Лиз. Я уже все давно забыла, да и ты прости.

Поезд стучал колесами. В одном вагоне ехали женщина с девушкой. Девушка лежала с телефоном на верхней полке и уже совсем не думала об этой встрече. Ее жизнь, как эти колеса поезда, неслась дальше и ничего в ней не изменилось.

Равномерно, но уверенно и ровно стучали колеса для женщины. Она ещё думала об этой встрече, вспоминала молодость. Но стук колес успокаивал и гнал плохое прочь. Опять возвращались картины прекрасного путешествия по Италии.

А в другом вагоне на нижней полке, отвернувшись от всех лежала старая уже женщина.

Мысли ее сбивались, путались, и даже равномерный стук колес не упорядочил их. Она ехала с обследования – врачи Москвы тоже были бессильны. Осталось жить ей немного. Но она это ожидала и приняла стойко.

Но вот сейчас ей было плохо. Она никак не могла понять, что же с ней такое произошло?

После этой встречи на вокзале ей стало совсем нехорошо, она никак не могла разобраться в своих чувствах? Там была ее внучка, так похожая на сына, но такая чужая ей девушка.

Спектакля не было ...

Отвернувшись к стене, старуха тихо плакала.


Рассеянный хореограф