БАЛБАЛ

Алкей очнулся от глубокого сна, будто выдернутый из трясины невидимыми руками. Ему снился кошмар. Он помнил густую мглу, далёкий шум битвы, обезглавленные тела на земле, облаченные в одежды из разных эпох. Запах смерти. И жуткий большеголовый силуэт, что призраком мелькал в тумане…

— Приснится же, — Алкей надел очки, выглянул в окно.

Снаружи раскинулась ночная степь. Ярко сияла луна, похожая на отполированную до блеска золотую медаль. Ветер колыхал травяные островки и казалось, что земля дышит во сне. Поезд стоял.

Алкей вытащил из-под подушки смартфон, поморщился, убавил яркость: время без малого три, сети нет. Проверил расписание остановок. По графику к ближайшей станции состав должен прибыть только в начале шестого.

«Пропускает встречный», — решил.

Осторожно спустился с верхней полки. Посмотрел на жену и дочь: девочки Алкея мирно спали, подставив красивые лица лунному свету. Им не пришлось делить купе с незнакомцем. Второе место сверху так никто и не занял.

Миновал безлюдный коридор. Похоже, лишь он один во всем вагоне бодрствовал в эту ночь. Заглянул в купе проводников — никого. В служебное помещение — пусто.

«Курят снаружи?» — мелькнула мысль.
Нырнул в рабочий тамбур. Дверь на выход оказалась открыта. Через нее в вагон заглядывала ночь. Помялся пару секунд и шагнул вперед.

Тихо скрипнули сетчатые ступени. Прохлада змеей заползла под одежду. Алкей поежился. Нащупал пачку в кармане рубашки, достал сигарету. Спустился с лестницы. Под ногами хрустнула щебёнка. Осмотрелся. Ни перрона, ни торговых тележек, ни домика станционного смотрителя. Только голая степь впереди, слева и справа, до самого горизонта.

Между ладонями, разбрасывая искры, вспыхнул огонек зажигалки. Табак тихо затрещал от жара. Глубокая затяжка. Вдох. Выдох. И слабое головокружение. Дым мерно плыл по воздуху, растворяясь в лунном свете. Алкей наслаждался.

Как чудесно пахнет степь. Тишина. Покой. Облака наплывают на золотой диск. Вдали виднеются вершины сопок. Ветер шумит в траве. И звёзды… Нигде больше в мире не увидеть столько звёзд. Кто-то мог бы нарисовать её сейчас, эту степь, и повесить картину в музее.

Трещат сверчки или, может, саранча? Серые шпалы выглядывают из-под рельс, и состав тянется в обе стороны на излучине железной дороги, отражая лунный свет в темных окнах и на металлических стрелках, на колесах.

Всё такое новое: вагоны, пути, ощущения. Эту ветку открыли недавно, и скорый поезд, что мчался стрелой, пересекая сердце Бетпак-Далы* с запада на восток, был на ней первопроходцем.

Жена хотела лететь самолетом, ссылаясь на усталость и дурное предчувствие. Но для Алкея, молодого инженера-геодезиста, землемера, как называли его приятели, путешествие из Кызылорды на Балхаш именно бетпакдалинским экспрессом многое значило.

Он затянулся ещё, вспоминая горячий песок пустыни, пожухлый типчак, боялыч, белое солнце и слова местного аксакала о том, что «куда б ты здесь не ступил, под землёй окажется могила». Но за всё время работы над первым действительно большим проектом в карьере Алкей не встретил ни одной каменной оградки, кургана или древнего мазара. И всё замерял, планировал, чертил, наносил на карту маршрут будущей ветки.

С тех пор прошло три года.

…и всё-таки, почему больше никто не вышел из поезда? В этом мире что, не осталось курящих и тех, кто страдает в дороге бессонницей?

Со стороны головы состава раздался металлический удар. Землемер повернулся на шум, и вскоре тот повторился, эхом разлетаясь по округе.

«Рабочие проверяют колеса?»

Алкей замёрз. Он сделал ещё две быстрые затяжки, старательно втоптал окурок в камни и… оцепенел.

Впереди, недалеко от покатой насыпи щебня, кто-то стоял. Широкое, мертвенно-бледное, подсвеченное луной лицо выглядывало из темноты, словно привидение. Висело в воздухе.

Сердце трепыхнулось, как лягушка с отрезанными лапками, прежде чем Алкей осознал, что перед ним не призрак или мертвец, но истукан.

— Балбал, — выдохнул землемер и внутренне осекся.

«Не балбал, а изваяние! — пробасил в голове университетский историк. — Надгробный памятник. Такие ставили в честь покойного на месте захоронения. А балбал — всего лишь каменный столб. Он символизирует убитого врага. На курганах некоторых вождей кочевников подобных столбов могло быть больше сотни…»

Алкей включил фонарик на смартфоне, направил луч на серый лик.

— И как я тебя сразу не заметил.

Истукан стоял там, где минутами ранее лежала голая степь, будто вырос из земли на ровном месте. Но Алкей имел в виду вовсе не это.

Тогда, три года назад, здесь ничего не было. Не могло быть. Никаких святилищ, погребений и каменных изваяний. Только голая степь. Иначе их бы нашли, отметили, вызвали археологов.

Металлический удар раздался ближе. Алкей оглянулся, поправил очки, но рабочего не разглядел. Тревожные ноты прозвучали в голове клавишным аккордом: что-то было неправильно, будто в реальный мир просочились отголоски сна.

Землемер шагнул вперёд. Истукан выглядел так, словно сошёл с иллюстрации из учебника по истории.
Большая овальная голова, лоб сплошным изгибом пересекают брови. Выпуклые глаза с темными ямками зрачков смотрят перед собой в пустоту сквозь вековые бельма. Под длинным прямым носом заостренными дугами в стороны расходятся усы. Ещё ниже — плотно сомкнутые губы и бородка, что торчит клином.

Лицо изваяния перепачкано чем-то белым — вроде извести и напоминает мертвенный грим. На шее висит ожерелье. На талии: ремень, кинжал и сабля. Одна рука статуи лежит на эфесе, другая держит перед грудью кувшин, похожий на… Алкей прищурился. Череп? Нет, такого в учебнике не найти.

«Показалось?»

Землемер спустился с насыпи. Истукан стоял теперь совсем близко, на расстоянии пары шагов. Он держал череп. Человеческий. А круглые кулоны на шее оказались черепами поменьше. Детскими?

— Чьё это погребение? — прошептал Алкей, отступив к поезду.

Слух потревожила возня в траве. Он посветил фонариком вокруг и увидел отходящие от изваяния вереницы бледных, как кость, столбиков, не больше метра в высоту. Распахнутые в крике рты, широко открытые глаза. На грубо вырезанных в камне лицах отражались боль и ужас.

«Откуда они взялись? Их же не было здесь только что!»

Но балбалы продолжали появляться. Подобно грибам, они лезли из-под земли рядом с истуканом, и из глубин доносились их приглушенные вопли, стенания, плач…

Сзади, с той стороны вагона, раздался удар. Звонкий, скользящий, острый. Совсем не похожий на стук молотком о колесо. Порвав струны, грянул в голове тревожный аккорд — и степь пришла в движение, словно обратилась в море змей.

Она шепталась ветром в траве, плетя заклинания и чары. Ропот сверчков гудел в ушах жужжанием шанкобыза, горловыми напевами шамана. Дыхание круглой, как бубен, луны отдавалось гулким боем в груди и в висках. Казалось, воздух дрожит. Камни копошились в земле под ногами Алкея, будто черви, и восставали, а молчаливый сон поезда всё больше напоминал смерть. Состав остывал, он твердел в трупном окоченении.

Землемер, тряхнув головой, отвернулся от изваяния, быстро взбежал по насыпи и заглянул под вагон. Луч фонарика скользнул по рельсам, выхватил из темноты голые голени и острие изогнутого клинка, испачканного чем-то густым и красным. «Рабочий» с той стороны дороги упал на четвереньки, и от страха у Алкея потемнело в глазах.

Вооруженный саблей и кинжалом, обнаженный по пояс, бледный, словно вымазанный пеплом, демонический мечник смотрел на него слепыми провалами зрачков из немой древности. Вместо лица на нем была большая серо-белая маска, сродни лику каменного изваяния.

Воин склонил голову на бок и дернулся, как пёс на цепи. Алкей отпрянул. Рванул к лестнице. Взлетел по ступенькам и захлопнул за собою дверь.

В вагоне царили тишина и покой. Поднимая шум, землемер подбежал к своему купе.

— Дина, милая, вставай! Быстрее! Тут какая-то херня твори…

И подавился последним словом. Оно застряло в горле, как слишком большая кость. Сердце боднуло в рёбра и упало замертво.

Лунный свет заливал купе. На постели на животе покоился обезглавленный труп. Из обрубка на белоснежную наволочку и простынь сочилась ярко-красная кровь, чужая в чёрно-белом мире длинных теней. Одна рука мертвеца свисала с постели, другая пряталась под подушкой. Левая стопа лежала поверх подошвы правой: Дина любила складывать так ноги во время сна.

Алкей умилялся этой её привычке, но сейчас она казалась безумно неправильной, абсурдной. Он не понимал, как нечто столь нежное, мирное, родное может соседствовать с кошмаром, и не хотел поднимать глаза. Он смотрел на ступни любимой женщины, будто только их вид удерживал разум от падения в пропасть.

Из-под соседней полки половиной лица выглядывала отрубленная голова. Видимый глаз, пока второй прятался в тени, смотрел печально и сонно. Почудилось, что зрачок дернулся из стороны в сторону, покачнулся, как маятник.

По полу, мерцая в свете луны, растекалась лужа. В ней ветвились чёрные волосы и плюшевой мордочкой вниз валялся зайчонок.

«Мика!» — вспомнил Алкей и выскочил в коридор.

— Микоша! Где-ты?!

Заглянул в соседнее купе. На нижних полках лежали обезглавленные тела двух мужчин. Следующее оказалось запертым изнутри.

— П-папа? — послышался тихий зов из конца вагона.

«Туалет!»

— Да, я здесь, зайка. Бегу!

Дверь уборной приоткрылась. В узкую щель выглянула пара больших круглых глаз.

— Папа! — девочка всхлипнула и бросилась отцу на руки, обхватила за шею. — Я увидела в окне человека с белым лицом и испугалась…
— Всё хорошо, родная. Я здесь.
— Где мама? Она спит?

Алкей на секунду заколебался. Отпустил дочку.

— К маме сейчас нельзя.

Снаружи раздался удар клинка о клинок.

— Послушай, зайка, нам нужно разбудить людей, позвать на помощь. Здесь происходит что-то плохое. Но ты не бойся. Просто держись рядом, не отпускай мою руку. И если я скажу не смотреть, не смотри, хорошо?
— Но мама…
— Она подождет нас здесь. Мы вернёмся за ней. Позже.
— Почему мы не заберем её сейчас?
— Нельзя. Мама прячется. Не бойся, она в безопасности. Ну всё, зайка, нам пора.

Не дожидаясь вопросов или протестов, Алкей схватил дочь за руку и выбежал в тамбур.

В следующем вагоне их встретила та же тишина. Землемер приоткрыл дверь первого купе и заглянул. В лицо ударил запах смерти — железный привкус и вонь скотобойни, — такой же, как в недавнем сне. Выбеленные лунным светом, на койках лежали безголовые трупы.

Алкей проверил второе купе, но и там ждали одни лишь мертвецы. Вновь раздался скользящий клинковый удар, неумолимый, как бой курантов. В голову пришла безумная догадка.

— Держись крепче!

Землемер поднял дочь на руки, быстро, как мог, миновал очередной вагон, на сей раз нигде не останавливаясь, и с криком забежал в следующий за ним. Отпустил Мику. Ворвался в ближайшее купе.

На нижних полках спали мальчик-подросток и женщина. Алкей подскочил к ней, схватил за плечи и в ту же секунду услышал роковой удар. Она распахнула глаза, но голова её, отсеченная от тела невидимой саблей, покатилась на ковёр. В лицо брызнула кровь. Алкей вскрикнул и прищурившись посмотрел на соседнюю постель. Голова мальчика осталась лежать на подушке и перекатилась на бок, отделившись от шеи.

— Папа…

В проходе стояла Мика. Её глаза округлились и блестели. Плечи дрожали, поднимая рябь на ночном платье.

С верхних полок упали две мужские головы. Одна бухнулась об столешницу, разбрызгивая кровь. Вторая, ударившись о первую, отскочила, как спущенный мяч, и подкатилась к ногам отступающего Алкея.

Мика закричала.

— Отвернись! — гаркнул он и похолодел.

В окне за спиной дочери появилось белое каменное лицо.

Раздался шум разбитого стекла. Вспарывая затхлый воздух вагона, лезвие сабли скользнуло чуть выше макушки Мики, едва не срезав с неё скальп. Алкей успел подскочить к дочке и потянуть её вниз. Вместе они поднырнули под ударом и побежали к тамбуру.

Вагон оказался последним. За окном змеёй притихла ночь, раскинулась по степи тёмными кольцами. Серебряные рельсы убегали вдаль, острые, как клинок демонического мечника. Под ними бледнели шпалы, сложенные, казалось, из тех самых балбалов.

Вот на концах, по обе стороны от путей, различимы их маски, застывшие в вечных муках. Но они не кричат. Смотрят половинками лиц, пока вторая прячется во тьме; их полуприкрытые глаза печальны и тяжелы от сна; вокруг голов, неотличимых одна от другой, растекаются кровавые лужи, в которых ветвятся черные волосы. А по центру железной дороги, между рельс, белеет тело женщины, и стопа её левой ноги лежит поверх подошвы правой.

Покойница дернулась, вытянулась в струнку. Неуклюже села. Из багряного пенька на месте головы по груди и плечам на ночнушку стекала кровь. Мёртвая положила ладонь на обрубок и припала на четвереньки. Принялась вслепую шарить по земле руками. Головы шпал следили за ней. Каменные губы шевелились в беззвучном шепоте.

Движения покойницы стали нервными и резкими. Она выгнула спину, как кошка, судорожно харкая кровью из раны…

— Папа! Очнись!

Крик дочери выдернул Алкея из ужасного видения. Ничего этого не было. Кошмар. Галлюцинации. Но воин настоящий. И сабля тоже настоящая.

Из коридора донесся лязг клинков. Землемер схватился за ручку двери, дернул. Заперто. Взгляд упал на огнетушитель в углу. Спустя пару-тройку секунд окно тамбура разлетелось на осколки.

Алкей молча схватил Мику подмышки, поднял и вытолкнул наружу.

Перед глазами мельтешили, дрожали звёзды, как назойливая мошкара. Руки и ноги одеревенели. Череп наполнился звоном. За спиной раздался грохот. Но Алкей не оглянулся и за пару секунд до того, как лишиться головы, по-настоящему осознал, что ему не спастись.

— Бе…! — выкрикнул он, прежде чем лезвие сабли срезало с языка половину слова.

* * *
Мика видела отца последний раз в жизни. Она поняла это ещё до того, как все случилось. А всё случилось очень быстро.

Вот он стоит, заключённый в оконную раму тамбура, будто в картину. Глаза за стеклышками очков на мгновение вспыхивают огнем. За какой-то миг лицо бледнеет добела. С губ слетает крик и тут же обрывается.

Голова отца исчезла, как по волшебству, точно её стерли резинкой. Мика не успела даже испугаться.

Страх пришел позже, когда обезглавленное тело сползло вниз, а вместо папы в окне показался человек в маске.

* * *
Мика долго бежала по степи и без сил уснула на голой земле, когда поезд пропал из виду.

Во сне она стояла посреди поля, окружённая густым туманом. Издалека сквозь плотную пелену доносился шум невидимой битвы. Вокруг лежали обезглавленные тела. Мика заметила человека в синей форме проводника. Женщину в ночнушке, как у мамы, и мужчину с огнетушителем в руке.

Вспарывая тяжелый воздух, раздался скользящий металлический удар. Из марева вышел человек в большой белой маске и замер, будто статуя, на границе тумана. Занёс руку с саблей…

Мика проснулась от удушья. Из-за горизонта выглядывало оранжевое солнце. Слабый ветер дул в лицо. Она потерла ладонями глаза и увидела перед собой небольшой серый столб, что, как палец, торчал из земли. В вырезанном на камне лике девочка узнала отца.


*Бетпак-Дала — пустыня в Казахстане.


Автор: Максим Ишаев