Дни памяти. (окончание)

Начало здесь: Дни памяти. (продолжение рассказа "Дина")

Мой штекер с тихим шлепком покинул динкино гнездо и я перевернулся на спину. Дни Памяти, поминки не вернувшихся из космоса инопланетян… Всё это было важно, да, очень важно. Но не оставляла меня в покое мысль о том, что вот эти забавные ребята с гибкими ручонками и ножонками, влипли. Влипли по самы свои лопоухие уши. И что выбраться из этого дерьма у них как-то вот не получается, что помочь им надо, что помощь эта как-то от меня зависит, а я — вот тупиздень старый! — так пока ничего умного и не придумал. А думать-то надо, надо, будь оно всё проклято!

И тут же меня накрыло: да просто же всё, матушку твою. Просто до идиотизма!
И стало на душе легко.
Я хорошенько пожамкал Динке сиськи, потискал её за жопку и поцеловал прям в мордочку.
- Спи, лапа. Всё заебись будет, вот увидишь.

***
Памятник погибшим мотоциклистам представлял собой огромную — тонн в пять — каменную глыбу, из которой в небо торчал передок мотоцикла. Мы стояли полукругом, вперемешку — байкеры и динки. Молча смотрели на горящие сечи. Лопоухие держали в руках какие-то свои лампадки и перебирали их пальцами, заставляя совершенно непонятным образом мерцать.

Водители машин на шоссе, уткнувшись в шатлы, сперва чего-то там пытались бибикать, но, получив внушение, утихали и терпеливо ждали, когда закончится церемония. Справедливости ради, из многих машин люди вышли, подошли к памятнику и с нами вместе молча постояли, глядя на свечи и мерцающие лампадки. И даже не пробовали пиздеть, что торопятся.

На поляне, как всегда, расставили мы байки по одной стороне, машины и шатлы — по другой. Разбили лагерь, расставили палатки, вычистили и прибрали место общего костра, загаженное за год уродами, что на природе себя вести не умеют и оставляют мусор… Пока мы с динками-нажопницами собирали в мешки банки и бутылки, парни-инопланетяне выносили на руках из шатлов наших братков-инвалидов. Устраивали их в кресла на колёсах и походные стулья, помогали разобрать рюкзаки с пожитками. С сопутствующим таким делам русскими матами и сердитым присвистом динок.

Фокс и Дэн, с помощью девчат, повесили на сосне здоровенный щит, к которому принялись тут же прикреплять новые фото наших ушедших друзей, что я нашёл в архиве и Злодей распечатал у подруги в типографии. Я смотрел на всю эту столь привычную суету, стучал кулаком в подставляемые кулаки друзей, которых по разным причинам давно не видел, похлопывал по жопкам девок, что подходили поздороваться. И тискал под курточкой собственный портрет, распечатанный Лёхой на личном, домашнем принтере и закатанный в пластик за наличные, в ателье Кости Котова.

К ночи, когда напились все, желавшие напиться, когда накурились все, желавшие накуриться, когда Барин запер задний борт своего «Чирка», закрывая трактир, когда я, набив в запас десятка три сигарет с отличной мешкой, убрал в палатку свои причиндалы, мы собрались у общего костра и парни в несколько гитар сыграли все приличествующие моменту песни…

Я посмотрел на Барина. Тот кивнул и притараканил из джипа дореволюционную кривую четверть самогону. Динка, повинуясь моему кивку, приволокла из палатки коробку с куревом. Братва двухколёсная и небесные гости, угостившись самогоном и куревом, принялись смотреть в огонь костра и по очереди рассказывать про товарищей, покинувших наши ряды. А я всё тискал под курткой прямоугольник своего портрета и никак не мог собраться с силами, встать и прикрепить его на доску, рядом с портретами ушедших.
В какой-то момент я таки встал с чурочки и отвёл Дину в сторонку.
- Лапа, ты сейчас можешь притащить сюда этот проклятый артефакт?
- Сеня, зачем?!
- Не пизди. Тащи. Надо — садись на мою «Дину» и пиздуй, вези сюда этот компас.
Динка прижала уши и зажмурилась. Потом подняла веки и посмотрела на меня чёрными, как космос, глазищами.
- Сеня, зачем? Объясни, что ты задумал!
- В присутствии всех этих людей и не людей ты передашь мне во владение эту чёртову хуёвину, поняла? И не будет на тебе вины. Не будет тебе греха в лице Табуа, понимаешь? Я стану полноправным владельцем артефакта! Вы сможете уйти домой, не имея вины перед ними.
- А ты?! Они…
- Не ссы. За меня вся Земля встанет. Национальный герой я или так — поссать выбежал? Свои не сдадут.

Динка задумалась, покусала губы и снова посмотрела на меня чёрными глазами.
- Сеня, Табуа уничтожат тебя. Отнимут артефакт и уйдут себе безнаказанно.
- Не смогут. Их вон наши вояки простыми самолётами испиздили в сопли! А про гиперзвуковые ракеты и прочее… Они и половины не знают, как им земляне пиздов дадут, залупись они. Так что давай, лапка, тащи сюда артефакт этот поганый и передавай мне. Пусть и убьют меня — некому по мне плакать, солнышко. Нет у меня никого на этом свете, понимаешь? Разве вот ты, да что теперь…
Поплачешь себе и забудешь обычным порядком. Мне эта жизнь насрать, а вам всем домой надо, родная. Тошно ж вам на Земле, нешто не вижу я?

Динка отошла на шаг, страшно как-то сломалась в самых странных местах тела, замахала верёвками рук и истошно закричала. Страшно, жутко, отчаянно… Смолкли гитары у костра, а я, вынув из-за пазухи портрет, на деревянных ногах подошёл к доске на сосне и трясущимися руками прикрепил его. Вкривь, вкось, но наглухо. Братва подошла. Динки пришли. Все смотрели на меня и на криво прикнопленную мою карточку.

- Так, значит, братья. Ухожу я. Совсем ухожу! Сейчас вот Динка привезёт кой-чего, вручит мне. И там… Как уж там небо распорядится, братва! Мож и жив буду, но то вряд ли. А сгину — поминайте и меня вот тут, на поляне. Мотоцикл мой продайте кому доброму и вырученное на памятник, да в прочие дела хорошие пустите. Дом и двор мой… Как получится. И не поминайте лихом! Инке, женщине доброй, сестре нашей, передайте: любил я её.
- Бандос, ты выпил лишнего, — вдруг проговорил Барин. — Ты иди в палатку, ляг, Бандос. Утречком образумится всё, вот увидишь!
- Цо ты дурной, Барин, — негромко пробубнил Злодей. — Идём, Сеня! Провожу тебя. Не поймут они, я понимаю. Идём.
- Некуда мне идти, Андрюша. Вы идите, все. Уходите, братцы! Сейчас тут будет такое, что ну его нахуй…

Поляк вскинулся, взмахнул своими руками-лопатами и принялся разгонять с поляны байкеров. Я вернулся на свой чурбанчик и сидел, глядел в огонь костра. И старался не обращать внимания на происходящее вокруг.

Послышался рёв мотора моего «Харлея» и стало ясно, что Дина рванула за компасом. Её соотечественники осторожно и аккуратно собирали с поляны нетранспортабельных и стаскивали в шатлы. И летающие машины по одной покидали поляну. Вскоре послышались звуки моторов мотоциклов — то наша братва, свернув палатки, спешили убраться подобру-поздорову.
Через час на поляне остался только один шатл и «Чирок» Петра. Да Злодей со своей «кувалдой». Мужики сели на чурочки обочь и тоже стали смотреть в огонь. Чуть позже к ним присоединились двое мужиков-пришельцев. Они тоже примостили зады на что пришлось и вытаращили свои чёрные буркала на костёр. И я не могу даже выразить, как я был благодарен этим ребятам, землянам и не землянам, за то, что те остались со мной, представления даже не имея, что с ними станется.

Пару часов спустя снова послышался бубнящий выхлоп моей «Дины» и к костру подъехала Дина. Она заглушила мотоцикл, откинула подножку и подошла ко мне, протягивая какую-то странную дрянь, покрытую почти полностью какими-то осадками, ракушками или ещё каким дерьмом. Окаменелым настолько, что теперь этот ком говна с чем-то внутри выглядел цельным куском.
- Вот он, Сеня, — проговорила лопоухая. — При свидетельстве двух землян и двух (она негромко протрещала что-то по-своему) передаю добровольно и без принуждения. В полное владение. Возьми и стань законным владельцем (снова что-то не на земном языке), отныне и вечно.
- Они видят? Слышат?
Дина зябко передёрнулась и кивнула.
- Они тут уже давно, Бандос. Ещё до нас всех пришли и смотрят.
Я протянул руки, взял компас и кивнул.
- Принимаю в полное и законное владение! Теперь собирайтесь и валите нахуй отсюда, я с Табуа сам порешаю тут… Ничё, пиздуйте.
Петя и Андрей потянулись к ножам, но я отмахнулся и вынул из петли в подмышке обрез тридцать второго калибра.
- Неча, братья! Ехайте. Управлюсь!

Посмотрел на черноглазых парней и им кивнул. Скосил глаза в сторону Динки и ещё раз кивнул. Они несильно толкнули в башку какой-то передачей, Дина негромко воскликнула и зашлась плачем. И плач этот рвал мне сердце хуже инфаркта. А на тёмных краях поляны уже маячили тени пришельцев. Недобрые тени, совсем не такие, как чувствовал я динок. Совсем не такие.

Взвыла дурой «кувалда» поляка, рванул колёсами дёрн джип Петра. Унесли в гибких руках в шатл Дину лопоухие. И через пару минут у костра остался лишь я один с проклятым всеми проклятьями куском окаменелого говна на коленях. Из темноты к огню подошёл высоченный, куда как выше Злодея, жуткий пришелец. Он постоял немного, словно бы изучая обстановку, затем как-то мерзко сложился в гармошку и вытаращил на меня бельмастые, нечистые глазища. Вытянул к костру четыре тощих, с кучей суставов, руки, потискал в них какой-то комок и произнёс:
- Сьенья, пайся ка дуга дерей Парсиноси!
«Сеня, отдай мне Артефакт», — понял я.
- Хуй тебе, залупа ты ослиная! Компас мой. Не отдам, пока жив.
- Зачем он тебе?
- Не ебёт! Моё и всё!
Табуа переломил шею в паре мест, потом снова вытаращился на меня и принялся тискать свой комок.
- Продай. Тебе не нужно. Продай. Мне нужно. Куплю. Металл!
- Нихуя. Отдам даром, но не здесь. Пусть меня динки на своём корабле увезут в свой мир! Там и отдам. За так отдам! Чтоб всё по закону было, понял?

Табуа выпрямился во всю длину и я положил пальцы на спусковые крючки обреза — больно уж угрожающе выглядела эта иноземная пакость. Но он снова сложил тело зигзагом и потискал переводчик всеми четырьмя руками.
- Зачем сложность? Просто отдай. Много металла. Много металла, что у вас мало. Просто отдай, никто не страдает.
- Хуй тебе. В жопу себе свой металл впердоль! Отдам компас возле дома динок.
- Погибель. Здесь. Артефакт мне, погибель — тебе. Уасча — тоже погибель. Все. Корабль тоже погибель. И на твоей планете — много погибель. Корабль уасча уронение на планета.

Не знаю, как я понял, что врёт Табуа. Но чувство было очень сильным: врёт! И ещё я понял, что он боится. Боится не только потерять навсегда Артефакт, боится, что сам не уйдёт с Земли!
- Пиздишь ты. И сам знаешь, что я это знаю! Сейчас наши пилоты на полста седьмых подойдут и расхуячат тут всё гиперзвуковыми ракетами. И пизда вам! А с орбиты так уебут всеми стволами (врал я самозабвенно, по наитию), что и корыта вашего потом хуй найти. Компас мой будет и динки домой уйдут. А вас по космосу раскидает и передохните. И хера кто узнает, где пропали!
Табуа снова выпрямился, но я чувствовал, что ничего он мне не сделает. Не знаю, почему. Просто чувствовал.
- Пусть уходят уасча. И здесь пусть все живые. И металл. Много, много. Отдай и металл. Очень много!

Внезапно прямо рядом со мной оказался второй четырёхрукий. С перепугу я едва не выстрелил себе в ляжку, но Табуа сложился гармошкой, вынул из кармана на шее комок и принялся его жамкать своими уродливыми клешнями.
- Не зови никого. Не надо уничтожение. Как сказал делаем. Пусть. Уасча тебя везут в свой мир! Там отдаёшь Артефакт. Правильно?
- Ага.

Я смотрел на жуткий, какой-то совершенно невероятно-отвратительный вырост на теле Табуа. Это была его голова, наверное, потому что с выступа в меня таращились три больших бельмастых глаза. И ещё пара — поменьше и без пелены.
- Мы на корабль. Ты на корабль. Мир уасча. Там отдашь?
- Там — отдам. А где гарантия, что вы корабль динок не спалите? Мож врёшь ты всё, сукин гад? А?!
- Я с ты на уасча корабль. Позор, да. — Табуа как-то страшно весь перекосился, растопырил несколько локтей и принялся с ожесточением каким-то тискать свой комок. — Сеня, вам Артефакт рано. Уасча потом придут к вам. К нам пришли. К вам тоже, но потом. Сейчас рано. Вы будете тоже. Потом.
- Потом так потом. Пусть вон тот уёбывает, а ты динок сюда зови.
Табуа несколько раз сжался, потом выпрямился во весь рост и гаркнул:
- Падао нацу урай! Уасча падао нахая катапуи.

Потом он вытянул одну руку в сторону сосны с фото погибших мотоциклистов и тремя помял свой комок.
- Ты здесь погиб. Я тоже погиб в мире уасча. Потом. Но Артефакт у Табуа!
- Так поехали! — заорал я. — Хули тянуть?! Зови динок, сучий потрох! По мне плакать некому — сдох и сдох, поебать. Но динок я вам в обиду не дам! Не дам, сука! А чтоб у тебя блядь даже мысли не было, смотри! — Я вытянул руку с обрезом и жахнул из левого ствола. Потом прижал обрез к компасу и склонил голову. — Если что не так пойдёт — я второй патрон в это говно разряжу, понял? И срать три кучи, что там потом. Если оно тебе вот так нужно, что сдохнуть готов, то лучше и не дёргайся, понял?
- Понимание. Уасча идут, Сеня. Ты, уасча, Табуа уходят. Эта планета пусть ждёт. Её дело потом. Много потом. Сильно много. Вон там, Сеня.

Я посмотрел в сторону, куда длинный урод махал клешнёй и увидел шатл и бегущую от него к костру Динку. И так мне сердце сжало, что забери сейчас у меня Табуа компас, я и сопротивляться бы не смог. Но обошлось. Жуткий пришелец обошёл костёр одной стороной, а Динка обежала другой. Она вспрыгнула мне на колени, спихнув компас наземь, обвила меня руками и, уткнувшись моськой в грудь, разревелась.
- Сеня, я так боялась. Так страшно, Сеня!
- Ничего, ничего, — я гладил её по спине и только и мог, что повторять и повторять это единственное слово. — Ничего.

***
Домой я вернулся, к счастью, довольно быстро. Не знаю, что там за принцип перемещения у этих кораблей, но до домашнего мира уасча — динки, кстати, не любят это слово — добрались суток за трое. По моим внутренним ощущениям, само собой. Нас встретили, причём корабль Табуа никто не трогал, поскольку они вели себя паиньками. Того типа, что вместе со мной привезли с Земли, тоже не обижали. А по окончании путешествия я передал ему компас и отрёкся при свидетелях от притязаний на этот предмет. Табуа был сильно удивлён таким поворотом дел, поскольку с чего-то взял, что его казнят уасча, но лопоухим это не было нужно, они же нормальные ребята.

А вернулся я на Землю и вовсе во сне: меня в какую-то спаскапсулу всунули, размером меньше баринова «Чероки». Усыпили и пульнули обратным маршрутом. Так что я даже и не видел родного мира лопоухих. Хорошо, что Дине позволили со мной проститься по-человечески, а то бы совсем нелепо получилось.

Сказать честно, рассчитывал я на то, что меня динки к себе примут. Никак не ожидал, что на Землю удастся вернуться! И оттого испытывал некоторую неловкость перед своими, когда увиделись. Они ведь тоже со мной навсегда попрощались и никак не думали, что старый Бандос к ним вернётся.

«Дину» мою продать не успели, да и за хлопоты с домом никто браться не спешил. На работе и вовсе всё прошло гладко, потому что Дина таки успела изготовить десяток монет и я показал их Лёхе. Глаза его покрылись поволокой и стало понятно мне, что до конца дней моих на работе проблем у меня не возникнет.

Сорок, а то и сорок четыре раза, таскали меня во всякие разные конторы. Раз десять возили в Москву. Всё интересовались, когда вернутся динки. Что я мог сказать всем этим важным и не сильно людям? Сперва по-людски объяснял, что им здесь нечего делать, что со слов Табуа, встреча назначена на «сильно потом». Потом начал просто пожимать плечами и говорить, что не знаю. А когда совсем надоели, без затей стал посылать козе в трещину. И от меня постепенно отстали.

Спаскапсулу динок у меня, само собой, забрали, да оно и к лучшему: мне она ни к чему, а людям, глядишь, польза будет. Только сдаётся мне, что нет в той капсуле ничего особенного. Я у Дины спрашивал, она мне говорила, что сама по себе капсула — просто коробка, чтоб лететь, её особым устройством выпуливают и она летит. Как-то так, в общем. Я не сильно понял, если уж честно. А уасчанский компас, что позволил мне в этой коробке на поляну нашу вернуться и не промазать, он дал дыма, едва я на траву вывалился и дышать начал. Так понимаю, чтоб Табуа его не украли и изучить не смогли.

Грущу я.
Вот и прожили мы с Диной всего ничего, а так тоскливо мне, что и выразить не умею.
Созванивался с Бабой Инной, поболтали… Она всё про дочку, да про внучку, а мне оно интересно разве?
Слушал из вежливости.
А потом стал грустить по малявке своей черноглазой ещё сильнее.
Время лечит, то да, но нет, не хочу я того лечения.
И как буду доживать деньки свои — не знаю.
И обрез мой на корабле у динок остался.
Но то и к лучшему.

***
Мы рано встретились, так получилось.
Дело не во мне и не в Дине. Тот Табуа правильно сказал — потом, сильно потом. Ни к чему пока нам все эти их компасы и артефакты, нам на Земле бы порядок навести.

Но мы помним черноглазых коротышек, ушки на макушке. И каждый год, в последние выходные августа, собираемся на поляне и вспоминаем не только ушедших мотоциклистов, но и динок, не вернувшихся из космоса.

И хочется верить, что народ уасчу, вспоминая своих ушедших космонавтов, поминает и нас, водителей двухколёсных машинок.

Rumer
11.2021г.